– Кровопускание? – вспыхнула Джейн.
Она вскочила – правда, тугие шелка сковывали движения, – провела рукой по плотному корсажу, сдавившему грудную клетку словно тисками, и лишь теперь заметила, что помимо корсажа на ней надета широченная юбка.
– Мне в этой сбруе дышать нечем. Кто-нибудь, помогите избавиться от нее, или я действительно в обморок упаду.
Мэри взглянула на Чарльза – дескать, выйди.
– Конечно, дорогая Уинифред, – сказала она Джейн и принялась ослаблять шнуровку корсажа.
– Пожалуйста, скажите, что с Уиллом! – взмолилась Джейн. – Скажите всю правду!
Слово взяла Сесилия.
– Ничего не стану от тебя таить, милая подруга, ибо знаю: тебе всего дороже истина. Твой супруг и повелитель написал, что его люди разгромлены. Сам он и другие лорды, в том числе сторонник якобитов лорд Дервентуотер, обезоружены в Престоне, в «Митре», и взяты под стражу.
Джейн все еще переваривала выражение «твой супруг и повелитель»; взор ее затуманился. Сесилия сделала паузу, рассчитывая, что Джейн что-нибудь скажет; не дождалась реакции и заговорила снова:
– Когда гонец покидал Ланкашир с этим письмом, Уильям уже несколько суток томился в Престоне, хотя четверых офицеров успели осудить военным судом и, насколько мы поняли, подвергнуть казни.
Джейн расширила глаза. Она не понимала, о чем речь, да и не стремилась понять. Она хотела только одного – выяснить, что с Уиллом. Его собирались везти в Америку, а теперь выходит, что он возвращается в Лондон. Выдержав очередную вежливую паузу и снова не дождавшись от Джейн ни звука, Сесилия продолжала:
– Нам сказали, что пленников разделили, а Уильям вместе с остальными лордами помещен в карету и с эскортом драгун едет в Уиган.
– В Уиган, – повторила Джейн с недоверчивым смешком, отчаянно стараясь извлечь хоть какой-то смысл из этого шквала информации.
– На самом деле их везут в Лондон, – подала голос Мэри, все еще возившаяся с завязками. – Они остановились на заставе; там-то Уильям и сумел передать письмо для тебя. Наверно, ты потеряла сознание прежде, чем прочла письмо до конца. Уильям просит выслать денег в Барнет с гонцом.
– А еще он считает, тебе надо отправиться в Лондон, – добавила Сесилия.
Мэри покончила со шнуровкой и встала перед Джейн. Наконец-то можно было свободно вдохнуть. Сесилия и Мэри неуверенно улыбались – ждали.
– Послушайте, вы обе, – с расстановкой начала Джейн. – Я считаю, вы меня с кем-то путаете. Я спрашивала про Уилла Максвелла.
Улыбки женщин стали печальными. Первой заговорила Мэри:
– Конечно, дорогая. Про Уилла Максвелла, графа Нитсдейла. Он – мой брат, а твой обожаемый супруг, отец юного Уильяма и Анны.
Голос Мэри звучал ободряюще, будто заставлял Джейн согласиться. Однако Джейн отреагировала непонимающим взглядом, и Мэри заторопилась объяснить, зачастила так, что золотистые кудряшки запрыгали вокруг пухлых щечек:
– Мое сердце жаждет возрадоваться твоему исцелению, милая сестрица, но, увы, я должна нарисовать перед тобою полную картину произошедшего. Уильям попал в беду во имя истинного короля. Король Георг наверняка пожелает примерно наказать лордов, затеявших восстание. – Мэри помедлила, на сей раз явно рассчитывая, что Джейн уяснила страшный смысл ее слов. – У правительства – шесть высокородных пленников.
– Граф Нитсдейл, – медленно повторила Джейн. В тоне было недоверие, будто Джейн не слыхала ни единого слова Мэри, последовавшего за словом «Нитсдейл». Этот Нитсдейл был предком Джона Максвелла; это им так гордилась несостоявшаяся свекровь Джейн. Упоминания об этом человеке искали Максвеллы в Шотландии, когда на их единственного сына было совершено нападение! Уилл ничего толком не рассказывал, отмахивался от вопросов – видно, ему порядком надоел материнский снобизм. Но что же все-таки случилось? Уилл так и не поведал Джейн историю своего предка, обвиненного в государственной измене!
– Этого не может быть, – пробормотала Джейн. У нее голова шла кругом.
Сесилия и Мэри снова переглянулись с недоумением. Теперь заговорила Сесилия:
– Уинифред, ты, должно быть, и впрямь ударилась головой. Как же мы это проглядели?
Джейн сделала глубокий вдох и незаметно ущипнула себя изо всех сил. Ногти вонзились в плоть, но, против ожидания, Джейн обнаружила, что не проснулась – то есть по-прежнему находится в затхлой, душной библиотеке, в компании двух странно одетых женщин. Обе проявляли к ней доброту, но, увы, лишь еще больше запутывали Джейн. Она вспомнила: утром двадцать девятого декабря 1978 года она поднялась на вершину Айерс-Рок.
– Пожалуйста, скажите, какое сегодня число? – взмолилась Джейн.
– Конечно, милая. Сегодня девятнадцатое ноября.
Бред, подумала Джейн. Разве могла она перенестись на месяц с лишним назад?
– Девятнадцатое ноября тысяча девятьсот семьдесят восьмого, – повторила она вполголоса.
Сесилия с Мэри горько усмехнулись. На лицах застыла тревога.
– О нет, душенька, сейчас вовсе не тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Святые небеса, мы были бы уже давно мертвы! Сейчас тысяча семьсот пятнадцатый год, – заверила Мэри.
Джейн чуть не задохнулась.
– Что?! Тысяча семьсот пятнадцатый?! – воскликнула она. Женщины согласно закивали, явно озабоченные душевным здоровьем Джейн. – Да этого просто быть не может!
– Вот, взгляни, – Мэри протянула ей письмо. – Уильям сообщает, что некому похлопотать о его освобождении, что ему запрещены любые сношения с внешним миром. Умоляет тебя приехать в Лондон – ради вашей любви.
Несмотря на полное смятение разума и чувств, Джейн усилием воли заставила себя принять как данность простейшее объяснение. Неважно, спит она или не спит, главное, что эти люди сейчас – единственная ее реальность. И придется ей им подыгрывать – до тех пор, пока она не разберется в происходящем с ней, и особенно с Уиллом.
– Так мне позволят увидеться с ним? – спросила Джейн. Собственный голос прозвучал словно издалека. Никогда еще она не чувствовала себя такой растерянной – а лучше сказать, потерянной в пространстве и во времени.
– Да. Ты ведь его жена.
– А вы поедете со мной, да?
Мэри изобразила удивление.
– Я не посмею, сестрица. Ты же знаешь – мы с Чарльзом официально поддерживаем короля Георга. Мы ведь это обсуждали, не так ли? Неужели не помнишь?
– Я… я… – замялась Джейн.
Пока она вымучивала ответ, густая пелена, окутавшая ее разум, понемногу рассеивалась. И вот наконец зацепка, некое воспоминание – принадлежащее не ей, Джейн Грейнджер, но другой женщине, по имени Уинифред, – той, за которую Джейн принимают Сесилия и Мэри. По этой зацепке, как по ниточке, Джейн продвигалась дальше, в глубины памяти – и вызвала образ мужчины, непохожего на ее Уилла, но носящего его имя. Этот Уилл был ее супругом, ходил в парике, объяснял, что по рождению обязан встать на сторону истинного, шотландского короля. Разговор всплыл в подробностях, Джейн вспомнила даже свое горячее согласие с мужем: да, Нитсдейлы из Терреглса поддержат якобитов, ибо им, Нитсдейлам, терять особенно нечего, а приверженность католической вере в них сильна. Джейн слышала эхо собственного голоса.
