В темно-синем зале внушительных размеров мы все уселись, локоть к локтю, перед «Ночным дозором», который, как утверждал мой путеводитель, занимал четвертое место среди самых известных картин мира.
— Какие, по-вашему, на первых трех местах? — спросил я, но никто не захотел сыграть в эту игру, поэтому я принялся рассматривать шедевр. На картине многое происходило. Как сказал бы мой отец, хороший ритм, хорошая мелодия, и я принялся указывать на все мелкие детали — забавные лица, шутки, неожиданно выстреливший мушкет, — сведений о которых я поднабрался из того же путеводителя на тот случай, если Алби их не заметит. — А ты знал, что Рембрандт ее так никогда не называл? — спросил я. — На самом деле действие происходит вовсе не ночью. Старый лак потемнел и сделал картину мрачной. Отсюда и название.
— Ты полон интересных фактов, — заметила Конни.
— Ты знал, что на картине Рембрандт изобразил самого себя? Вон там, в задних рядах, смотрит через плечо того мужчины.
— Почему бы тебе не отложить путеводитель, Дуглас?
— Если мне позволят одно критическое замечание…
— О, это будет здорово, — сказал Алби. — Папа сделал заметки.
— Если мне позволят одно критическое замечание, то оно коснется маленькой девочки в золотом. — (В потоке света, немного слева от центра, девочка восьми или девяти лет, прекрасно одетая, с цыпленком, привязанным к поясу, что, согласитесь, не совсем нормально.) — Я бы сказал: «Послушай, Рембрандт, мне нравится картина, но тебе, наверное, лучше еще разок взглянуть на маленькую девочку с цыпленком. Выглядит она очень старой. У нее лицо пятидесятилетней женщины, это сбивает с толку и отвлекает внимание от центра…»
— Это Саския.
— Кто такая Саския? — спросил Алби.
— Жена Рембрандта. Он использовал ее в качестве натурщицы для многих своих картин. И был ей предан. Так говорят.
— В самом деле? — (Об этом ни слова не говорилось в моем путеводителе.) — Как тебе кажется, она не считала это немного странным?
— Возможно. А может быть, ей понравилось, что муж представил ее в юности, еще до их знакомства. В любом случае она, скорее всего, не видела картины. Она умерла, пока он ее создавал.
Все это мне показалось маловероятным.
— Выходит, либо он рисовал картину, пока она умирала…
— Либо он рисовал ее лицо по памяти.
— Свою старую жену, одетую девочкой.
— В память о любимой. Дань уважения после ее ухода.
Я не совсем понимал, как к этому относиться, разве что лишний раз убедился, что художники в общем и целом очень странная публика.
74. Настоящий Амстердам
Музей мы покинули только ранним вечером, усталые, но вдохновленные и все еще преисполненные желания придерживаться нашего расписания. Сидя на Музейной площади, я предложил несколько вариантов дегустации местной кухни, но Алби весь ушел в электронную беседу, хихикая над экраном своего телефона по причинам, которые стали ясны, когда я почувствовал, как мне в спину впились два пальца.
— Не шевелиться, Петерсен! Буфетная полиция! У нас есть причина подозревать, что вы носите с собой припрятанную шоколадную булочку.
— Кэт! Какой сюрприз! — воскликнула Конни слегка напряженно. — Алби, ловкач.
Алби неприятно ухмылялся в восторге от того, как провернул свой блестящий розыгрыш.
— Я следовала за вами всю дорогу из Парижа! Надеюсь, я не напугала вас, мистер Пи, просто Алби сообщил мне, где вы находитесь, и я не смогла удержаться. Иди сюда, мой красавчик! — И тут она схватила обеими руками лицо моего сына и смачно поцеловала так, что по всему парку разнеслось эхо. — Как вам ‘Дам? Отрываетесь по полной? Ну разве не потрясающий город?
— Мы прекрасно проводим время, благодарю…
— Ну да, Алби рассказал, что вы поселили его в каком-то публичном доме для извращенцев. Со мной случилась истерика.
— Никакого публичного дома, — терпеливо пояснил я, — это бутик.
— Так что вы успели, где побывали, куда направляетесь? Расскажите все!
— Цветочный рынок, велосипедная прогулка вокруг каналов. Завтра пойдем в Музей Ван Гога и, если хватит времени, совершим экскурсию по каналу.
— Это очень-очень по-туристски. Вам нужно увидеть другой Амстердам. Давайте пошатаемся по городу все вместе! Куда вы направляетесь прямо сейчас?
Инстинкт подсказал, что мое расписание под угрозой.
— Вообще-то, мы собираемся в дом Анны Франк, а затем в Дом-музей Рембрандта.
— Ну, это не обязательно, — сказала Конни. — Можно пойти и завтра.
— Почему бы вам, ребята, не отправиться туда без нас? — с надеждой спросил Алби. — Мы с Кэт хотим все здесь исследовать.
Ясно, что идея «пошататься» всем вместе показалась Алби такой же нелепой и маловероятной, как и мне.
— Алби, я очень хочу отвести тебя в дом Анны Франк. Мне кажется, ты должен его увидеть.
— Я слишком устала, Дуглас, чтобы продолжать поход, — предательски заявила Конни. — Может быть, завтра с утра?
— Нет! Нет, завтра с утра у нас Музей Ван Гога. А днем мы уезжаем.
— Разве вы не хотите увидеть настоящий Амстердам?
Нет, Кэт, черт возьми, нет! Не имею ни малейшего желания увидеть настоящий Амстердам. Реальности нам хватает и в Беркшире, мы не для этого сюда приехали; нам совершенно неинтересно, каково истинное положение вещей. Перед моим мысленным взором всплыло идеально составленное расписание осмотра достопримечательностей.
— Если мы не пойдем в дом Анны Франк сегодня, весь план распадется. — Я почувствовал, что перехожу на визг.
— Давайте перехватим что-нибудь на обед и расслабимся, годится? У меня есть байк, и я знаю одно потрясающее вегетарианское кафе в Пейп…
[32]
75. Ешь сколько влезет
Нут, похожий на маленькие шарики известняка. Безвкусный резиновый творог. Не шпинат, а скорее водоросли с китайского побережья, холодная бамия, напоминающая слизняков. Некротическое авокадо, сухой, как песок, кускус, дряблые кабачки под зелено-серым водянистым соусом. Фасоль! Обыкновенная холодная фасоль, изысканно вываленная из консервной банки.
— Разве не здорово? Кому нужно мясо! — воскликнула Кэт, которая в прошлый раз, когда я ее видел, набивала свой рюкзак беконом, как какой-нибудь обезумевший таксидермист.
— В Париже мы ели много мяса. Много, — сказала Конни, смело переметнувшись в стан врага.
— Только не говорите, что вы ели фуа-гра. — Кэт предостерегающе помахала пальцем перед моим лицом.
