— Анастасия сейчас — кинодокументалист. Бабетт занимается охраной окружающей среды. Я ими, как вы уже наверняка заметили, очень горжусь. И способна до опупения докучать людям рассказами о них. Так что мне лучше заткнуться, пока вы с тоски не бухнулись головой прямо в лапшу.
— Вовсе нет. Они, похоже, чудные девочки.
— Чудные, — ответила Фрея, пряча телефон в сумку. — Хотя в детстве иногда вели себя как последние стервозы… — Она зажала рот рукой. — Нет, я не должна так говорить, хоть это и правда. Но, видит бог, мы даже дрались! К счастью, с возрастом все проходит. Кстати, вот еще одна… — Фрея снова вытащила телефон. — Я сомневалась, стоит ли вам показывать, ну вы сами поймете почему… — (Передо мной была двадцатилетняя Бабетт, обнаженная, она сидела в медицинском кресле с новорожденной девчушкой цвета баклажана у груди, мокрые от пота волосы прилипли ко лбу.) — Да, в то лето я действительно стала бабушкой. Нет, вы только представьте! Mormor
[53]
в пятьдесят два года! Боже правый! — Она покачала головой и потянулась к бокалу.
— А это кто?
По левую руку стоял стройный мужчина благородного вида, прямо-таки римский сенатор, красивый до неприличия, несмотря на дурацкую ухмылку и хирургический халат.
— Мой бывший муж.
— Он похож на кинозвезду.
— И боюсь, слишком хорошо об этом знает.
— У него совершенно невероятные глаза.
— Они-то меня и погубили.
— Погодите, он что, присутствовал при родах?
— Ну конечно.
— Он видел, как… появляется на свет его внучка?
— Да-да, мы оба видели.
— Это очень по-скандинавски.
Фрея расхохоталась, а я еще раз украдкой взглянул на фото:
— Он действительно очень красивый мужчина.
— Наши дочери, к счастью, пошли в него.
— Позвольте с вами не согласиться, — с готовностью отозвался я, и Фрея игриво пихнула меня в бок локтем. — А они дружат со своим отцом?
— Само собой, они его обожают. Я периодически уговариваю их остудить пыл, но они продолжают его боготворить.
Мой сын меня не боготворил, и это замечательно. Если бы меня боготворили, я бы, наверное, чувствовал себя неуютно, впрочем, точно так же, как если бы меня обожали. А вот от того, чтобы просто быть на дружеской ноге, я бы точно не отказался.
— Мне всегда казалось, что дочери относятся к отцам более снисходительно, — произнес я. — И ладят с отцами гораздо лучше, чем сыновья. Интересно, почему так?
— Полагаю, потому, что здесь вы свободны от обязательств служить ролевой моделью. Или, по крайней мере, от непосредственных сравнений. Тогда как с сыном…
— Очень может быть. Я как-то раньше не задумывался. — Стремился ли когда-нибудь Алби быть похожим на меня? И в чем именно? Если хорошенько пораскинуть мозгами, то рано или поздно можно найти ответ, но Фрея уже наливала мне вино.
— У меня аналогичное ощущение относительно сыновей. Мне хотелось бы иметь сына. Красивого, немного старомодного мальчика, которого я могла бы и наряжать, и формировать как личность, и ревновать к девушкам. А кроме того, не стоит идеализировать девочек. Если бы у вас была дочь, возникли бы свои проблемы.
— У меня была дочь.
— В самом деле?
— У нас с женой. Нашим первым ребенком была девочка, ее звали Джейн, но она умерла.
— Когда?
— Вскоре после рождения.
Повисло тягостное молчание. С годами я стал замечать, что некоторые люди, узнав от нас о потере ребенка, почему-то начинают злиться, как будто мы их обманули. Другие же, наоборот, стараются отмахнуться, словно это все ерунда, но, к счастью, таких очень немного. Основная масса людей проявляет чуткость, демонстрируя понимание, и на случай возникновения подобной ситуации у меня припасено соответствующее выражение лица, нечто вроде улыбки — у Конни тоже такая имеется, — дабы убедить собеседника, что у нас все о’кей, и вот эту самую улыбку я сейчас и попытался изобразить.
— Дуглас, мне очень жаль.
— С тех пор много воды утекло. Прошло больше двадцати лет.
В этом году моей дочери исполнилось бы двадцать.
— Нет, но все же это худшее, что может случиться с супружеской четой.
— Я не собирался устраивать здесь мелодраму, но мы с Конни взяли себе за правило никогда не избегать данной темы. Не хотим, чтобы это было секретом или каким-то табу. Мы хотим… расставить все точки над «i».
— Понимаю, — обронила Фрея, и ее глаза покраснели.
— Пожалуйста, Фрея, не стоит портить сегодняшний вечер…
Нет, не двадцать, а только девятнадцать. По идее, она должна была сейчас перейти на второй курс университета.
— Нет, но все же…
— Не стоит омрачать наш ужин воспоминаниями.
Полагаю, медицинский или архитектурный факультет. Хотя, вероятно, она могла бы стать актрисой или художницей. Я бы не возражал…
— Итак, ваш сын…
— Алби наш единственный ребенок, но ребенок второй.
— И вы поэтому здесь? Из-за сына?
— Совершенно верно.
— Он что, пропал?
— Он сбежал.
— И ему?..
— Семнадцать.
— Ох, — вздохнула Фрея, словно ей все сразу стало понятно. — А у него достаточно здравомыслия?
— Не всегда, — рассмеялся я. — Если честно, то крайне редко.
— Ну, ведь ему еще только семнадцать. Какой с него спрос?
— В его возрасте я был вполне здравомыслящим.
— А я вот нет, — покачав головой, рассмеялась Фрея. — Скажите, вы с ним очень близки?
— Нет. Отнюдь. Именно поэтому я и здесь.
— А вы с ним много разговариваете?
— Не то чтобы очень. А вы? С вашими дочерьми?
— Конечно. Мы разговариваем обо всем на свете!
— Ток-шоу с моим сыном — провальное мероприятие. Алби, наша восходящая поп-звезда, определенно не захочет принять в нем участие. «Итак, как дела? Чем ты сейчас занимаешься? Планы на будущее?»
— Но отсутствие общения с сыном — тревожный сигнал.
— Так оно и есть. Так оно и есть.
— Возможно, нам стоит сменить тему разговора. И все же, не поймите меня превратно, ведь я вовсе не хочу недосчитывать… — есть такое слово? В общем, не хочу недооценивать ваше беспокойство, но если у него есть доступ к деньгам и телефон, на всякий пожарный…
— У него есть…
— И он взрослый человек, более или менее. Может быть, лучше его отпустить?
