Но я был на него не в обиде. Отец казался именно таким, каким, по моим понятиям, должны быть настоящие папы: профессиональным, компетентным и уверенным в себе, несколько отстраненным, но серьезно относящимся к своему долгу материально обеспечивать семью. У всех пап имелись любимые кресла, в которых они сидели, точно капитаны космического корабля, отдавая приказы, принимая чашечки чая, покрикивая на всех и при этом не терпя возражений. Папы контролировали телевизор, телефон и пожарную сигнализацию, они определяли время приема пищи, отхода ко сну, а также отпуска. Конни и ее родственники, выросшие в атмосфере анархического социализма, вечно орали и лаялись, если речь заходила о вопросах политики, секса и пищеварения, но мы с отцом за всю жизнь ни разу не поговорили, что называется, по душам, и, положа руку на сердце, мне не очень-то и хотелось. Он научил меня пользоваться логарифмической линейкой и менять велосипедную камеру, но ждать от него отцовских объятий было столь же нелепо, как рассчитывать на то, что он вдруг начнет отбивать чечетку.
Итак, мы провели с отцом долгий, томительный вечер. Меня буквально распирало от гордости за ту новую семью, что мы создали. Посмотри, хотелось мне сказать, посмотри, я нашел эту чудесную женщину или, возможно, именно она нашла меня. Мы вместе пережили такое, пережили ужасные вещи, но вот мы сидим, взявшись за руки, здесь, на твоем диване. Посмотри, как я ухаживаю за своим сыном, как легко и сноровисто меняю подгузники! Не в обиду будь сказано, я, конечно, тебе глубоко благодарен, но я не такой, как ты.
Ох уж это самодовольство и тщеславие новоиспеченного родителя! Посмотри, как мы хороши! Позволь показать тебе, как это делается! Несомненно, мои родители хотели преподать своим родителям такой же урок, и так в глубину веков и обратно; наверняка в один прекрасный день Алби постарается взять реванш и ткнуть меня носом в наши — мои — ошибки. Но, возможно, в том и состоит заблуждение молодежи: считать себя умнее родителей. Хотя если бы это было так, тогда с каждым следующим поколением количество накопленной мудрости увеличивалось бы подобно быстродействию компьютерных чипов и мы бы уже давно жили в утопическом мире полного взаимопонимания отцов и детей.
— Ну, мы, пожалуй, пойдем, — в тот вечер сказал я своему папе, отвергнув его предложение провести ночь в комнате для гостей, заставленной нераспечатанными коробками, с голой лампочкой под потолком.
— Я могу включить батареи, — попробовал соблазнить меня отец.
— Нет, нам довольно далеко ехать назад, — ответил я, хотя мы оба знали, что я лукавлю.
Возможно, все это плод моих фантазий, причем исключительно для очистки совести, однако он вроде бы вздохнул с облегчением и, не успели мы закрыть за собой дверь, снова включил новости. До свидания, папа! Алби, помаши дедушке ручкой! До свидания, скоро увидимся!
Папа умер шесть недель спустя. Конечно, я не верю в загробную жизнь, по крайней мере в ту, что изображают в газетных комиксах, но если он сейчас смотрит со своего облака на поезд на Сиену, то, вполне возможно, произносит свою любимую фразу: Вот видишь? Вот видишь? Тоже мне умник выискался!
131. Винная кислота
Я оказался на дне глубокой ямы.
И дело скорее не в потере пожитков — так или иначе, они были в полной сохранности и я мог всегда получить их назад, — а в потере контроля. Прошло уже достаточно времени после моего последнего разговора с Конни. Я соскучился по ее голосу, но у меня не было стопроцентной уверенности в себе. Однако Сиена должна стать своего рода поворотным моментом, в чем я не сомневался, значит поговорю с женой, когда смогу сообщить ей хорошие новости.
В Эмполи ко мне за столик подсел мальчуган в полосатой безрукавке, возможно, лет трех, не больше, он путешествовал с бабушкой и дедушкой; дородные и жизнерадостные, они с гордой улыбкой смотрели, как малыш выкладывает содержимое пакетика: двенадцать жевательных конфеток ядовитых цветов — четыре красные и восемь синих, — спрыснутых винной кислотой, благодаря которой они пузырятся на языке. Он сосчитал их, потом пересчитал. Затем разложил их по рядам и колонкам: сперва в три ряда и четыре колонки, затем — в два ряда и шесть колонок, выказывая при этом искреннюю радость; почему-то искренняя детская радость имеет обыкновение мгновенно улетучиваться, как только игра получает гордое название «математика». Он облизал палец, размазал по конфетам выступивший сахар и вообще устроил из выбора конфетки, которую собирался съесть в первую очередь, настоящий цирк. Я смотрел на него во все глаза, возможно, даже слишком открыто, если брать в расчет сегодняшний не самый удачный день и возраст мальчугана. Малыш явно чувствовал себя гвоздем программы, и, когда он остановил наконец выбор на красной конфете, а потом сунул ее в рот и скривился, типа какая кислятина, я не выдержал и расхохотался, мы оба расхохотались; бабушка с дедушкой улыбались и кивали.
Он что-то протрещал мне по-итальянски.
— Inglese, — ответил я, — no parlo Italiano
[55]
.
Мальчик в ответ кивнул так, будто все понял, и протянул мне синюю конфетку; его жест показался мне настолько широким и таким до боли знакомым, что я подумал: О боже, это ведь Алби. Малыш точь-в-точь такой, каким когда-то был Алби.
132. Кнопка «запись»
Потому что Алби был прелестным ребенком, пусть немного шкодливым, но вполне добродушным. Конечно, выпадали тяжелые дни, особенно в первые месяцы. Круп! Он где-то подхватил круп, болезнь, одно название которой приводит родителей в ужас, ну а потом были и очередные поводы для паники, например из-за совершенно необъяснимых приступов слез, ведь нервы наши были тогда на пределе из-за хронического недосыпа. Но мы принимали все эти трудности с радостью, а если и теряли самообладание, то крайне редко, хорошо понимая, что нам воздается по заслугам. Я вернулся к работе, с сожалением, но и с благодарностью за небольшую передышку, затем возвращался домой, помогал купать и кормить сына, а тем временем незаметно бежали дни, недели и месяцы.
Должно быть, примерно на это самое время приходятся и его первые воспоминания. В любом случае надеюсь, что так, поскольку невозможно себе представить ребенка, о котором родители пеклись бы сильнее, которого обожали бы больше и который демонстрировал бы столь невероятные успехи. Как жаль, что невозможно контролировать воспоминания ребенка! Должен признаться, мои родители делали все возможное, чтобы организовать пикники в солнечный день или плескание в бассейне, но мне почему-то запомнились музыкальные заставки рекламы, мокрые носки на батарее, бессмысленный телевизионный треп и пререкания насчет зазря пропавшей еды. Что же до моего сына, то временами я мысленно просил его «запомни это» — Алби, падающий в высокую траву летнего луга, наша дружная троица, нежащаяся в кровати в зимнее воскресенье или танцующая на кухне под дурацкую мелодию, — и вообще, мне было ужасно жаль, что невозможно нажать на кнопку «Запись», поскольку нам втроем было действительно хорошо вместе и у нас наконец была настоящая семья.
