– Анастасия? Что-нибудь случилось?
– Да.
– Я могу вам помочь?
– Я надеюсь, что можете. Это ужасно нахально с моей
стороны, но не могли бы вы погулять со мной немного?
– Что, прямо сейчас?
– Да, я недалеко от вас, в метро.
– Может быть, лучше вы зайдете к нам? Я только что
приехал с работы, мы бы вместе поужинали.
– Иван Алексеевич… Мне неловко. Лучше я поеду домой.
– Глупости, Анастасия. Поверьте, я бы с удовольствием
прогулялся с вами по парку, несмотря на то, что уже почти одиннадцать часов.
Но, – тут он понизил голос до шепота, – Максим очень ждал меня и
приготовил ужин, он так старался, хотел меня порадовать своей взрослостью и
самостоятельностью. И как это будет выглядеть, если я оставлю все нетронутым и
уйду с вами гулять? Парень обидится. А вот если вы присоединитесь к нам и
станете свидетелем его триумфа, ему будет приятно. Так что выходите из метро и
идите все время налево, только не быстро. Максим пойдет вам навстречу и
приведет вас. Вы с первого раза сами не найдете, у нас тут очень своеобразно
дома пронумерованы, да и темно.
Она успела пройти совсем немного, когда увидела бегущего
навстречу юношу.
– Давайте сумку, – совсем по-взрослому сказал
Максим, и Настя еще раз удивилась тому, как сильно изменился парень за то
время, что она его знала. Ведь совсем еще недавно, летом, он был подростком,
выходил вместе с отцом на воскресные утренние прогулки и отлынивал от
упражнений на турнике. А сейчас рядом с Настей шел крепкий широкоплечий юноша с
уже не ломающимся голосом, не очень высокий (видно, в отца), но зато
атлетически сложенный (а это уж, наверное, в мать, подумала Настя, генерал-то
сухой, поджарый, легкий в движениях, а мальчик чуть тяжеловат). – Вы не
беспокойтесь, тетя Настя, – говорил ей по дороге Максим, – мы с отцом
вас проводим до дома. Если, конечно, вы не останетесь у нас.
– У вас? – Настя вышла из задумчивого
оцепенения. – А что, есть и такие планы?
– Но, если будет поздно, вы можете остаться. У нас
квартира большая, места всем хватит. Отец так и сказал: если тетя Настя не
останется ночевать у нас, мы с тобой ее проводим до самого дома. Уже поздно, и
одну ее отпускать нельзя.
Настя мысленно улыбнулась тому, как Максим спешил оторваться
от детства. Ведь буквально несколько минут назад она слышала, как он называл
Заточного папой, подзывая его к телефону, а теперь в разговоре с ней перешел к
солидному, взрослому «отец».
– Что у вас случилось? – спросил Иван Алексеевич,
встречая Настю в прихожей. – При сыне можно обсуждать?
– Вполне, ничего секретного и неприличного.
– Хорошо, тогда поговорим за ужином. Проходите.
Было видно, что Максим действительно старался, готовя ужин
для отца-генерала, который вынужден работать даже по воскресеньям. Даже черный
хлеб был нарезан аккуратными треугольничками и сложен на блюдечке затейливой
горкой.
– Тетя Настя, а вы за кого голосовали?
– Что? – не поняла Настя, которая уже начала
готовиться к тому, чтобы рассказать генералу о своей беде и сделать это
максимально коротко, в то же время не упуская ничего важного.
– Я спрашиваю, за кого вы сегодня голосовали на
выборах?
Ах ты, черт возьми, про выборы-то она и забыла! То есть не
то чтобы совсем забыла, она помнила, что избирательные участки открыты до
десяти вечера, и совершенно искренне собиралась зайти и опустить бюллетень по
дороге с работы. Сделать это утром у нее не хватило мужества и силы воли: чтобы
зайти на избирательный участок по пути на работу, пришлось бы вставать на целых
полчаса раньше, потому что находился он не по дороге к метро, а совсем в другой
стороне, и если ради помощи Стасову она готова была принести такую жертву, то
выборы, на ее взгляд, этого не стоили. Она была уверена, что вполне успеет
выполнить свой гражданский долг, возвращаясь домой с работы. Но после
самоубийства, совершенного у нее в кабинете, борьба демократов с коммунистами
совершенно вылетела у нее из головы. А теперь было уже поздно. Участки уже
целый час как закрылись.
– Ни за кого, – призналась она. – Я не
успела. Утром рано убежала на работу, а сейчас вот только возвращаюсь. Я была
уверена, что успею вечером проголосовать, но у меня на работе случилась
неприятность, и пришлось задержаться.
Насчет того, что она убежала на работу до открытия участков,
Настя, конечно, солгала. Но не объяснять же, что она тяжело встает по утрам,
особенно если за окном темно, и что в первые полчаса после раннего подъема она
с трудом сдерживает слезы злости и обиды оттого, что нужно одеваться и куда-то
идти, а она так плохо себя чувствует, у нее такая слабость, ноги свинцовые,
руки ватные, не слушаются, голова кружится. Зато во второй половине дня, после
трех часов, она чувствует себя полноценным человеком, хорошо соображает и может
работать без устали до глубокой ночи.
– Как же вам не стыдно, – с упреком произнес
Максим. – Вот из-за таких, как вы, мы можем все потерять. Вам ваша работа
важнее, чем наше будущее. Вы свою жизнь уже устроили, и вам все равно, кто
придет к власти. Если коммунисты, так вы не много потеряете, вы при них уже жили,
так что сумеете приспособиться. А мы? Что будет с нами, если в Думе будут
верховодить коммунисты? Никаких коммерческих вузов не будет, никакого обучения
за границей, никаких поездок. Денег негде будет заработать. Вы-то при реформе
уже пожили и сумели хоть что-то скопить, а мы? Мы-то еще не работали. Так что ж
нам теперь, в нищете жить? Конечно, вы все такие деловые и занятые, а на
избирательные участки идут пенсионеры и малоимущие, которые обожают коммунистов
и ненавидят демократов, потому что уверены, что при коммунистах им бы жилось
лучше.
– Максим! – Генерал старался говорить как можно
строже, но через металл в голосе все равно прорывалось изумление. – Где ты
этого набрался? Я уж не говорю о том, что ты не имеешь никакого права в чем бы
то ни было упрекать Анастасию Павловну. Она взрослая женщина, майор милиции,
она сама сделала свою жизнь, не ожидая ни от кого ни помощи, ни подачек, и
сейчас, когда ей тридцать пять лет, она имеет право поступать так, как считает
нужным и правильным, и не думать о том, что по этому поводу скажет Максим
Заточный, который пока что еще ничего не сделал и свою значимость ничем не
доказал, а только хочет, чтобы взрослые дяди и тети своими руками построили для
него такую жизнь, в которой ему будет удобно и комфортно. Я полагаю, ты
извинишься перед нашей гостьей, и первая часть конфликта будет исчерпана. Но
есть и вторая. Я знаю, о чем ты думаешь и чего ты боишься. В последние три года
у вас стало немодным хорошо учиться. То есть оценки вы приносите хорошие, но не
потому, что хорошо знаете предмет, а потому, что учителя вам их ставят. И вы
уже не дети и прекрасно это понимаете. Вы не обольщаетесь насчет своих знаний,
вы знаете цену своим четверкам и пятеркам и радуетесь тому, что можно не сильно
напрягаться. Педагоги просто не могут с вами справиться, потому что стимула к
получению знаний у вас нет и учителя не знают, как заставить вас учиться.
Хорошие оценки они вам ставят от безысходности, от чувства собственной
беспомощности, а вы этим нагло пользуетесь и хихикаете, да не втихаря, а
открыто. Почему же такое стало возможным? Я тебе скажу, почему. Потому что,
кроме бесплатных государственных вузов, куда надо сдавать серьезные экзамены и
выдерживать конкурс, есть масса коммерческих вузов, где никакого конкурса и
вступительных экзаменов нет, проходи тестирование, плати деньги и учись в
полное свое удовольствие. А за некоторую дополнительную сумму всегда можно
раздобыть справочку о том, что ты учишься в государственном вузе и потому
призыву на действительную службу до окончания вуза не подлежишь. Заканчивая
свой коммерческий вуз, вы собираетесь слинять работать за границу. А то и жить.
Все это огромными буквами написано на ваших лбах и ни для кого секрета не
составляет. Ваши платные шарашкины конторы готовят из вас менеджеров и обещают
послать на стажировку за рубеж, а вы уже губы раскатали там остаться. Конечно,
вы до ужаса боитесь, что эта сладкая малина вдруг накроется. Конкурса в
государственный вуз вам не выдержать, вы давно перестали учиться как следует, и
знания ваши равны нулю. В армию идти вам не хочется. Заработать денег дуриком,
накручивая цены при перепродаже, вам уже не удастся. Так вот, дорогой мой сын,
никто не обязан решать эти проблемы для тебя и для всего твоего поколения. Ты
будешь поступать в наш ведомственный вуз, сдавать экзамены на общих основаниях,
и я пальцем не пошевелю, чтобы кого-нибудь за тебя попросить. Провалишься,
пойдешь в армию, на оплату обучения в коммерческом вузе я тебе и рубля не дам.
Сам заработаешь – тогда пожалуйста. Еще раз повторяю: я как твой отец обязан
кормить тебя, одевать и предоставлять тебе бесплатный кров до тех пор, пока
тебе не исполнится восемнадцать лет. И все. Больше на этом свете никто, в том
числе и я, тебе ничего не должен. И о твоем будущем должен заботиться ты сам, а
не Анастасия Павловна, которую ты посмел упрекнуть в том, что она, видите ли,
так занята своими должностными обязанностями, что не подумала о твоем
счастливом и процветающем, беззаботном существовании. Я полагаю, тему мы
исчерпали и можем приступать к ужину.
