Я варилась в этом интервью две недели. Я очень сочувствовала и сопереживала Эллисон; но меня затопила злость, желание судить и обвинять. Я злилась на всех этих людей, которые не проявили ни капли чуткости и обошлись с ней так несправедливо. Несколько дней я анализировала свою реакцию на историю Эллисон и наконец пришла к некоторым нелицеприятным выводам. Во-первых, если мы хотим понять стыд, мы должны попытаться не только вникнуть в переживания Эллисон, но и в реакции окружающих ее людей. Мы не можем просто переложить стыд с плеч Эллисон на ее «бесчувственных соседей». Это было бы губительно. Во-вторых, надо копнуть глубже и честно спросить себя: а что бы мы делали, если бы сами были ее соседями или друзьями? Если бы я, например, пришла с работы и увидела у соседского дома полицию и «скорую помощь», то непременно пошла бы разузнать у других соседей, что случилось. Скорее всего, я не стояла бы около дома и не пялилась, потому что, как мне представляется, я выше этого – или, по крайней мере, я хочу, чтобы мои соседи думали, что я выше этого. Зато я позвонила бы кому-нибудь, кто уже в курсе, а это еще хуже. Возможно, я была бы точно так же виновата в разговорах о случившемся, в рассуждениях о причинах самоубийства, в любопытстве к деталям и в ложных умозаключениях. Я прямо слышу наш разговор, все эти «я чувствовала, что с ней что-то не то» и «знаешь, я однажды видела, как она…». Возможно, я даже делала бы предположения о психическом состоянии отца Эллисон или самой девочки после пережитого горя. Может быть, мне даже было бы неприятно отпустить дочь поиграть к ней в дом.
Другими словами, я могла бы проявить ровно те же качества, к которым испытала такую ненависть и которые сначала отказывалась понимать. Почему? Потому что я отвратительная личность, такая же как учителя, соседи и друзья Эллисон? Нет, потому, что я человек, а ситуации, подобные этой, могут ввергнуть нас в страх, тревогу, горе, а иногда даже в наш собственный стыд. И чтобы смягчить эти слишком сильные чувства, мы стремимся поговорить с другими – иногда выбирая для этого фантастически вредные и пагубные способы, например сплетничаем и отвергаем кого-то.
Если мы действительно хотим понять самую суть стыда, нам следует не только знать, как переживается стыд, но и понимать другое. Например, когда и почему мы сами начинаем стыдить других, как выработать в себе устойчивость к стыду и каким образом мы можем сознательно попытаться не стыдить других. Не все рассказанные истории отзовутся в нашем собственном опыте, но, полагаю, часть из них покажутся неприятно знакомыми. Наш уровень устойчивости к стыду во многом зависит от нашего умения выстраивать отношения с людьми. Во имя этих отношений мы должны понять, что нас объединяет, когда дело касается стыда.
Стыд: вводный курс
Что мы должны знать и понимать, чтобы выработать устойчивость к стыду? Как мы контактируем со своим внутренним миром и выстраиваем важные для нас отношения с другими людьми? Почему, когда чувство стыда отторгает нас от социума, мы можем найти столько сил и свободы в простом понимании глубокой связи между всеми нашими переживаниями?
Это сложные вопросы, и, прежде чем мы сможем на них ответить, нужно обратиться к основным понятиям, связанным со стыдом. В этом подразделе мы начнем формировать понимание стыда: чем он отличается от вины, унижения или смущения, и какое влияние оказывает стыд на нашу жизнь. Когда мы сформируем это фундаментальное понимание стыда, многие дотоле неуловимые связи начнут проявляться и встраиваться в контекст нашей жизни.
Смущение, вина, унижение и стыд
Одна из причин, по которым о стыде так сложно говорить, лежит на поверхности: терминологическая путаница. Мы часто путаем такие понятия, как «смущение», «вина», «унижение» и «стыд». Не задумываясь, шепчем: «Это было так унизительно!» – выходя из туалета с куском бумажки, прилипшим к подошве туфли, или кричим: «Постыдись!» – ребенку, который по малости лет разрисовал вместо раскраски стол. Выискивать максимально точное слово для описания переживаемой эмоции кажется нам чрезмерной въедливостью, но в данном случае дело даже не в словах. «Говорить о стыде» – значит уметь выявить и назвать это чувство. А это – один из четырех неотъемлемых элементов стыдоустойчивости.
В сообществе исследователей случаются интересные споры о связи между смущением, виной, унижением и стыдом. Хотя есть небольшая группа ученых, которые полагают, что все эти четыре эмоции связаны и представляют собой разные степени одного и того же базового чувства, подавляющее большинство исследователей считают, что это четыре разных, отдельных переживания. Как и в большинстве работ о стыде, в своем исследовании я придерживаюсь той точки зрения, что смущение, вина, унижение и стыд – четыре разные эмоциональные реакции.
Смущение – слабейшая из этих четырех перечислений. Когда женщины говорят о смущении, то описывают ситуации куда менее серьезные, чем связанные с чувством стыда или виной. Смущение, по определению, – это нечто мимолетное, зачастую в конечном счете смешное и весьма заурядное (вроде оговорки или пролитого кофе). Не важно, насколько ситуация нас смущает: мы знаем (или хотя бы слышали), что это случается со всеми людьми и скоро пройдет. Я не хочу выходить из туалета с прилипшей к обуви бумажкой, но если выйду, то буду точно знать, что я не первая и не единственная, с кем это произошло.
Вину чаще всего путают со стыдом. И, к сожалению, результаты этого смешения значительнее, чем просто терминологическая путаница. Часто, пытаясь стыдить других или себя и добиваясь изменения поведения, мы делаем это потому, что не понимаем разницы между стыдом и виной. Это важно, потому что вина часто мотивирует перемены к лучшему, а стыд, напротив, ведет к бездействию или ухудшению поведения. И вот почему. Как вина, так и стыд – эмоции, связанные с самооценкой; но на этом сходство заканчивается. Большинство исследователей считает, что разница между виной и стыдом описывается как разница между «я плохой» (стыд) и «я поступил плохо» (вина) [4]. Стыд – это наше «я». Вина – это наше поведение. Если я чувствую вину за то, что списываю на экзамене, то говорю себе: «Зачем я это сделала?! Очень глупо с моей стороны. Ведь я не приемлю обмана и не желаю заниматься такими вещами». Если же мне стыдно, то внутренний монолог будет совсем другой: «Я врушка и обманщица, тупица, никчемный человек».
Вина удерживает нас от действий, которые идут вразрез с нашими ценностями, убеждениями, этикой. Мы оцениваем свое поведение (списывание, например) и чувствуем вину, когда оно не соответствует той личности, какой мы хотим быть. А стыд фокусируется на нас самих, а не на том, что мы сделали. Опасность слов «я плохой, я лжец, я никудышный» в том, что мы постепенно начинаем в них верить и действительно считать себя такими. Человек, который стал считать себя никудышным, с большей вероятностью продолжит списывать и соответствовать своему ярлыку, чем тот, кто чувствует вину. Как и многие другие исследователи стыда, я пришла к заключению, что стыд становится скорее источником пагубного поведения, чем источником решения проблемы. Человек по природе своей хочет, чтобы его одобряли и ценили. Когда мы испытываем стыд, мы чувствуем себя отверженными и отчаиваемся получить признание. Мы с большей вероятностью будем сознательно вредить себе, нападать на других или унижать их или просто останемся равнодушными к тому, кто нуждается в нашей помощи.
