Врет. Денег хочет. Знает, что у меня в сумке лежит столько, что его девочке за глаза хватит на лечение, вот и рассказывает мне небылицы. Но у меня есть свои проблемы, и чужие меня не касаются.
– Так чем она больна? – ради приличия спросила я, чтобы не выглядеть совсем уж бесчувственной.
– Ослепла после прививки, – устало пояснил Лев.
– Ничего себе! Как же так? – продолжала я проявлять дружеский интерес.
И, тронутый моим вниманием, Лев растаял. И перешел к развернутому повествованию, которое мне было совсем неинтересно.
– В годик Кирке сделали самую обычную комплексную прививку, которая положена по возрасту. И вдруг моя малышка начала врезаться во все подряд. Дальше – больше. Она перестала различать цвета и предметы, не узнавала любимые игрушки и путала меня с женой. Потом нам поставили страшный диагноз – слепота. Жена моталась с Киркой по врачам, но все без толку. Сказали, что нужно сделать ряд операций, и, может быть, к Кирюшке вернется зрение. Тогда жена решила, что проще родить здорового ребенка, чем мучиться с больным, и ушла от нас.
– С кем же сейчас твоя дочь?
– С моей мамой. Я поехал в Москву, чтобы увидеть тебя. И заработать на следующую операцию. Мы взяли кредит и одну операцию уже сделали. Кира вроде бы начала кое-что видеть, но пока о полном выздоровлении речь не идет.
– Было бы логичнее расставить приоритеты наоборот. – Я не могла скрыть насмешки в голосе, ибо мои мысли о том, что друг детства намерен свести разговор к просьбе денег, находили свое подтверждение. – Сначала заработать на операцию, а потом уже увидеть меня. У тебя все-таки дочь слепая.
– Нет, именно в таком порядке, – упрямо повторил Лев. – И знаешь, Кир, как я вдруг понял, что хочу тебя увидеть больше всего на свете?
– И как же?
– У себя в Братске я как-то зашел в пивную, куда по пятницам заходил после закрытия автомастерской. Я жестянщик, и, говорят, неплохой. Так вот, ко мне в ту пятницу подсел очень странный тип, и я с ним разговорился. Я рассказал, что все у меня плохо и жить не хочется. «Ты вспомни самый счастливый момент своей жизни, – посоветовал мне странный человек. – Вспомни и устремись к нему всей душой». Я задумался. Что у меня в жизни было хорошего? Мама? Отец? Бабушка? Жена? Нет, все не то. Это обыденность. И вдруг я понял, что самым светлым моментом была ты, Кира. Я так ему и сказал. Мужик пообещал, что все у меня будет в лучшем виде, а через несколько дней позвонил Серега Мамаев и предложил работу в Москве. Я не мог не поехать. Прежде всего я очень хотел увидеть тебя. И только потом уже заработать денег на повторную операцию Кирке-маленькой. Честно говоря, для этого я мог бы никуда не уезжать из Братска. Я и так отлично зарабатывал.
– Ну и как? – Я не узнала свой голос. Он походил на скрип телеги. – Получилось скопить на операцию?
– Кое-что я уже отложил. Мы с Мамаем вкалываем вахтовым методом, без выходных. Месяц здесь, неделя дома. Отдыхать уезжаем по очереди. К тому же я подрабатываю в автомастерской у метро. Так что с трудом, но необходимая сумма набирается.
Чтобы не внушать ему напрасных надежд, я даже не стала спрашивать, сколько нужно денег. И сразу перевела разговор на свои неприятности.
– Володь, ты пойми, я даже не смогу похоронить ее по-человечески, – всхлипнула я, имея ввиду свою мать. – Если ты видел репортаж, то понимаешь, что от обвинений в убийстве Артура мне не отмыться. Полиция только и ждет, когда я объявлюсь, чтобы упрятать за решетку. Мать зверски убили, значит, по факту ее смерти возбудят уголовное дело. Труп сейчас не выдадут, но и потом я не смогу его забрать. Так и будет лежать моя бедная мама в холодном морге невостребованным телом. Но даже не в этом дело. Я никак не могу понять, что это за стихи. Если пойму, кто их присылает, этот кошмар закончится.
– У тебя что, нет друзей? Позвони кому-нибудь, пусть посмотрят в Интернете.
Лев прав. Друзей у меня нет. Есть только Ольга. То-то она удивится, услышав, что рядом со мной сидит Вовка Левченко. Я приняла из рук приятеля старенький кнопочный телефон и по памяти набрала Ольгин номер. Долго не брали трубку, пока наконец низкий голос Гуляевой манерно не протянул:
– У аппарата.
То, что я не вовремя, стало понятно сразу. Ольга дышала в трубку так, что даже я покраснела от неловкости. Но отступать было поздно, и я начала:
– Оль, это я. У меня крупные неприятности. Мне нужно, чтобы ты…
– Кира, я занята, – резко оборвала меня подруга, даже не пытаясь сдержать животный стон. – Я в процессе, ты что, не понимаешь?
И не успела я закончить фразу, как в ухо мне ударили короткие гудки.
* * *
Несмотря на мизантропию, Шарль не выносил одиночества, и молодые литераторы охотно поднимались к нему в мансарду, расположенную под крышей «Пимодана», чтобы поговорить о Ламартине и пропустить бокальчик холодного шабли. Бодлер обитал в странной комнате, где стены и потолок были обклеены одинаковыми красно-черными обоями, а сквозь матовое стекло единственного окна, заклеенного до половины бумагой, не было видно ничего, кроме неба.
– Я бы предпочел закрыть все окно, но боюсь пропустить Пегаса, летящего между облаками, – с мрачной ухмылкой пояснял любопытствующим Шарль.
Собираясь у Бодлера чуть ли не каждый день, друзья неизменно находили в старинном кресле томно развалившуюся Жанну. Зачастую они приводили с собой подруг, и уличные девицы чувствовали себя в гостях у богемного красавчика совсем так же, как дома. Однажды Жанна увидела, как ее Шарль смотрит на гречанку Елену. Эта горбатая потаскушка, скрюченная неизвестной болезнью, пришла с одним из приятелей. Потрясенный уродством гостьи, Бодлер не сводил с нее очарованных глаз. Его неизменно влекли к себе распад, убожество и скорая кончина, а Жанна, устав притворяться трупом, нет-нет да и проявляла по-африкански страстный темперамент. За время их знакомства ревнивая и взбалмошная мулатка уже имела возможность неоднократно показать свой дикий нрав. Вот и теперь она набросилась на Шарля с площадной руганью. Жанна кричала и бранилась, как базарная торговка, в бешенстве отвешивая любовнику пощечины.
– Какого черта ты таращишься на эту девку? – рычала она разъяренной львицей. – Немедленно гони ее прочь!
Смех в комнате стих. Товарищи Шарля с недоумением взирали на разворачивающуюся на их глазах отвратительную сцену. Они даже представить себе не могли, что кто-то посмеет так унижать заносчивого денди. Надо заметить, что от общения с Жанной Бодлер уже начал изрядно уставать, понимая, что ее примитивный ум никогда не сможет осознать тех высоких материй, которыми живет его душа. А аппетитных тощих тел, источающих порок и близкую кончину, в Париже можно найти сколько угодно. Взять хотя бы ту же самую Елену. Жанна права, горбунья действительно недурна! И Бодлер без сожаления указал любовнице на дверь.
– Убирайся, паршивка! – холодно процедил он сквозь зубы, и в глубоко посаженных глазах поэта мелькнуло ледяное презрение. – Все кончено! Возвращайся туда, откуда пришла!
