После того как пробили куранты, они с Радием вышли из «банкетного зала». Глотнули разведенного спирта из фляги. У Владика настроение упало. Ему вспомнилось, как встречали шестидесятый. Как в квартире Флоринского записывали на магнитофон пожелания на наступивший год. И вот теперь – Юрия Васильевича нет на свете. И нет рядом с Владиком Гали. И не сбылось главное пожелание Флоринского: чтобы в космос умчался советский человек. Слава богу, хоть друг имелся рядом – Радий. Было кому сказать: «Ох, несчастливый оказался год високосный, шестидесятый. Катастрофа на сорок первой площадке. А на нашей, второй? Пять пусков произвели по программе «Восток» – а успешным оказался только один, с Белкой и Стрелкой».
– В общей сложности неудачных пусков было не пять, а девять, – поправил Радий, обернувшись: не подслушивают ли? – Еще двумя ракетами в этом году пуляли в Луну и двумя в Марс. И все «ушли за бугор».
– Да, дела неважные, – вздохнул Владик, которым овладело уныние. – Одна удача из девяти возможных. Долго же нам придется пилотируемого полета ждать.
– А что теперь, приоритет американцам отдавать? – возразил редко терявший присутствие духа Радий. – До нас на политчасе доводили: американе ведь ничего не секретят, и они заранее оповестили, что планируют свой прыжок в космос на пятое мая. Неужто мы уступим? Нет, брат. Поэтому для оптимизма я предлагаю другую арифметику: по собачкам. Из четырех собачьих экипажей на Землю вернулось два. Получается, успех пятидесятипроцентный. Да и Мушку с Пчелкой могли бы не взрывать – сели б они прекрасно, хоть и в Китае. Тоже, считай, удачный пуск. Выходит, семьдесят пять процентов благополучного исхода.
– И все равно наш ЭсПэ не станет человека запускать до двух полностью успешных полетов.
– Это точно, Королев – мужик четкий. Значит, будем стараться и два безаварийных пуска ему обеспечим.
1961
Полигон Тюратам
(космодром Байконур)
Владик
После Новогодья Владик принял решение больше дней не считать, с полигона в Москву не рваться. Постараться представить, что Тюратам теперь в его жизни навсегда. Как Радия – забрали в армию на двадцать пять лет и безо всякой надежды на мобилизацию. Когда начинаешь мыслить подобным образом, становится легче. И впрямь дни понеслись за днями, слагаясь в недели и месяцы.
В феврале с Тюратама попытались запустить две ракеты к Венере. Владик тоже готовил в МИКе эти межпланетные станции. Первый аппарат вышел на околоземную орбиту, но очень низкую. Сделал пару витков и рухнул на Землю – как ни удивительно, на территорию СССР. Через два с половиной года мальчик, купаясь в реке Бирюсе, найдет странную медаль с изображением планеты Венеры. Медаль отдадут в милицию, та переправит ее в КГБ, и в итоге она вернется назад в королевское ОКБ.
Следующая станция к Венере улетит. Связь с ней потеряют на седьмые сутки, но она пронесется на расстоянии ста тысяч километров от Венеры, что произойдет впервые в мире. Запуск посчитают успешным, о нем прогремит ТАСС, и Радий с Владиком выпьют вечером коньячка за утреннюю звезду. Не дотерпит бутылка армянского, привезенная Иноземцевым, до главного старта года.
На полигон приедут космонавты – та самая шестерка, которую Владик видел в цехе, когда они примерялись к креслу корабля «Восток»: Гагарин, Титов, Нелюбов, Николаев, Быковский, Попович. Будут ходить всюду – в шинельках, тоненькие, хрупкие. Их будет сопровождать на правах дядьки генерал Провотворов. Встречаться с ним Иноземцеву совсем не хотелось, поэтому он старался поменьше с ними со всеми пересекаться.
Наконец, в марте, девятого, полетит беспилотный корабль с собакой Чернушкой. И это будет первый полностью успешный одновитковый беспилотный полет. А двадцать второго марта отправят на орбиту следующий спутник, с манекеном и собакой Звездочкой, и он опять-таки приземлится благополучно.
Итак, если применять методику Радия и считать по «собачьим экипажам», получалось, что четыре из шести вернулись невредимыми. А два последних слетали без замечаний. Значит, понимали все, приближался самый важный и ответственный пуск – после которого, надеялся Владик, его отпустят в столицу.
* * *
За прошедшие более чем полвека столько всего написано было о первом полете человека в космос, что Владику стало трудно в итоге отделять собственные впечатления от вычитанного в мемуарах. Тем не менее он хорошо помнил свои ощущения, когда Гагарин и Титов примеряли скафандры, а потом садились в них в корабль. Это было девятого или десятого апреля в МИКе. Королев тогда стоял рядом с космонавтами, и Владика поразило, как он смотрел на пилотов: то был воистину отцовский взгляд, в котором смешивались гордость, обеспокоенность и тревога.
Тревожиться было от чего: усадить своего любимого сына на макушку ракеты, наполненной тысячами тонн горючей смеси, и поджечь ее! Наверняка Королев понимал (как понимал это Владик): если что-то пойдет не так и ракета взорвется на стартовом столе или в первые сорок секунд полета – шансов на спасение практически нет. Никакой системы аварийного спасения тогда не существовало. В катастрофической ситуации с Земли должны были отдать команду катапультировать космонавта. Но если бы катастрофа случилась до старта (как с ракетой Р-16) или в первые двадцать секунд полета, его парашют даже не успел бы раскрыться, к тому же пилот упал бы в пламеотводный котлован. Над котлованом натянули металлические сети, и специальная команда должна была броситься туда и вытащить человека. Все это давало лишь мизерные шансы на спасение.
Иноземцеву удалось методами интриги лести и легкого шантажа – все-таки не зря он четыре месяца торчал на полигоне – добиться того, чтобы оказаться двенадцатого апреля в бункере. На старте ему, строго говоря, делать было нечего. Его работа над кораблем Гагарина началась в МИКе двадцать седьмого марта, когда изделие прибыло с завода, и закончилась одиннадцатого апреля утром, когда ракету вывезли на старт. С утра одиннадцатого он мог бы гулять и отсыпаться – по его системам новых замечаний появиться не могло. Однако его интриги увенчались успехом. Он получил красную нарукавную повязку, дающую право находиться двенадцатого на стартовой позиции, а затем спуститься в бункер, откуда велось управление полетом.
Бункер располагался рядом со стартовым столом, на глубине пятиэтажного дома, залитый сверху слоем армированного бетона. (Про него говорили: там можно чай пить, если сверху ракета упадет.) Здесь двенадцатого апреля ожидался аншлаг. Правда, местечко у Иноземцева оказалось далеко не в партере. Главной комнатой была пультовая, где двенадцатого находились пускающие Воскресенский и Кириллов, космонавт Попович, генерал Каманин и сам Королев. При этом Королев ракету на позиции и сам старт не видел – только слышал через бетонные стены и потолок гул запуска и держал по радио связь с Гагариным. В пультовой имелись два перископа, в которые наблюдали Воскресенский и Кириллов. Вторая комната бункера называлась гостевой, и там помещались другие важные персоны: все главные конструкторы, новый главком ракетных войск, председатель госкомиссии. Там имелся третий перископ, но его изначально узурпировал академик Глушко. Третье помещение в бункере называлось телеметрической, туда стекалась вся информация о полете. Вот в телеметрическую и удалось попасть Владику.
