— Именно поэтому я столь щедр. Если кредиторы заметят, как мы считаем копейки, они мгновенно утратят веру в нашу финансовую стабильность.
— Стабильность?! Мы прячемся в карточном домике, готовом обрушиться от малейшего дуновения ветра, к которому вы добавили совершенно ненужный купол!
— Милая Зоесофья, вы жестоко раните меня. Просто позвольте мне показать вам мое творение, и, уверен, вы согласитесь, что деньги потрачены не зря.
Под взглядом Зоесофьи окаменел бы и василиск.
— Очень сомневаюсь.
— Составьте мне компанию, и обещаю, что увиденное вам понравится.
И Довесок повел Жемчужину вверх по лестнице. Добравшись до купола, он опустил крышку люка и запер на засов.
— Это чтобы нас не побеспокоили, — пояснил он и обвел панораму лапой. — Разве Москва отсюда не прекрасна?
Расшитый узором из зеленых и желтых рябиновых листьев кисейный экран обтягивал купол и позволял им все прекрасно видеть, оставаясь при этом защищенными от любопытных глаз. Солнце сползало по небу, окрашивая облака медом и пурпуром, которые в руках художника менее искусного, чем сама Природа, показались бы аляповатыми и банальными.
А над крышами возвышался Кремль. Он вздымался над ветхим морем домов, подобно громадному кораблю, который начал крениться, прежде чем уйти под воду.
— Меня зрелище не трогает, — произнесла Зоесофья и быстро обошла восьмиугольный купол по периметру.
Вдоль стен имелись мягкие скамьи, чья ширина располагала скорее к лежанию, нежели к сидению. Внезапно она развернулась к Довеску.
— Что ж… место и время не хуже любого другого. Но завтра ты встречаешься с князем Московии, — внезапно она обратилась к Довеску на «ты». — Я буду тебя сопровождать. — Затем, когда Довесок покачал головой, возразила: — Я уже предупреждала тебя, что мы с сестрами можем устроить тебе неприятности. Однако ты тогда не принял мои слова всерьез и не принимаешь сейчас.
— С чего ты взяла? — сухо заметил Довесок. — Я совершенно искренен.
— О, нет. Ты мне не веришь, — жестоко улыбнулась Зоесофья. — У каждой из нас есть воздыхатели — и нам легче легкого убедить их, что без твоего присутствия Московия станет гораздо лучше. Русские — прямой народ, и нам придется хорошенько постараться, чтобы убедить их в том, что твоя смерть должна быть долгой и болезненной. Но мы умеем быть весьма убедительными. Ты жив лишь благодаря нашей милости, и до сих пор мы терпели тебя только потому, что нам требовался представитель для организации нашей общей свадьбы. К сожалению, ты проявил некомпетентность. Ты чересчур самодоволен и, я бы сказала, назойлив. В итоге у меня сложилось впечатление, что ты и твой отсутствующий друг… в общем, вы оба законченные негодяи!
— Я знаю, из каких глубин исходит твоя страстность, — заявил Довесок торжественно. — Ибо я чувствую то же самое. — Он взял ее руку в перчатке и поцеловал костяшки пальцев.
Зоесофья выдернула руку.
— Ты спятил?!
— Милая моя, как раз наоборот, ибо я долго и тщательно все обдумывал. Слушай внимательно… Еще в Византии в вас была заложена навязчивая идея, делавшая малейшее прикосновение мужчины для вас ядовитым, а интимные ласки смертельными. Однако я видел, как ты и остальные Жемчужины обнимались и награждали друг друга невинными поцелуями в щеку. Я был свидетелем, как вы голыми руками играли с котятами и яркими птичками, и без малейших последствий. Почему?
— Очевидно, потому, что ни женщины, ни котята, ни птицы не являются мужчинами.
— Равно как и я, о Воплощение Восторга Ты забыла, что я не столько человек, сколько перестроенный пес? Мне подправили гены, чтобы дать полный человеческий интеллект и свойственное людям прямохождение. Однако я не Homo sapiens,
[13]
но Canis lupus familiaris.
[14]
Ты можешь делать со мной, что хочешь, и самоубийственный импульс, заложенный психогенетиками халифа, не сработает. — Довесок нежно притронулся к ее скуле. — Ну, что? Никаких волдырей.
На одно мгновение потрясенная Зоесофья застыла.
Рука ее плавно поднялась, дабы прикоснуться к неповрежденному лицу.
Она медленно стянула перчатки и дала им упасть. Затем ее шелковые одеяния дождем полились на пол с грациозностью, почти столь же завораживающей, сколь и ее обнаженное смуглое тело. Оставшись голой, если не считать украшений, она провела руками над Довеском, раздевая его. Потом откинулась на подушки, а он склонился над ней.
— Я научу тебя всему, что знаю, — произнесла Зоесофья с непроницаемым видом. — Хотя обучение может занять некоторое время.
Она протянула ему самые желанные руки, какие Довесок когда-либо видел или даже представлял себе, и притянула его к себе.
— Первая позиция называется миссионерской.
Присвоенная подземными владыками цитадель прежде была неуязвима. Но в последующую эпоху один из углов срезали ради туннеля, назначение которого давно позабылось. Поэтому пробраться в комплекс незамеченной оказалось довольно легко. Аня Пепсиколова прокралась в обшарпанный туннель, отвинтила металлическую панель, прикрученную в нижней части стены, и нырнула в образовавшийся проем. Она выпрямилась, оказавшись внутри ничем не примечательного и лишенного окон кабинета с единственной ржавой дверью.
Ведомая лишь светом собственной сигареты, Пепсиколова быстро подобрала моток веревки, припасенный ею в углу. Потом она скатала заплесневелый ковер, обнажив скрытую под ним крышку люка. Из нескольких сотен скоб-ступеней уцелела лишь верхняя, к ней-то Анна и привязала веревку и таким образом спустилась на дно шахты. Затоптала окурок и вздохнула. Отсюда оставалось только прогуляться по узкому, обсиженному лишайниками проходу к тому, что она мысленно называла Галереей Шепотов.
Подземные владыки про галерею не знали. В этом Пепсиколова не сомневалась. Она вычислила ее чисто логически. Во-первых, преутопийцы, построившие укрытие, не доверяли никому, даже своим союзникам. И, следовательно, должны были иметь средства шпионажа друг за другом. А дальше Пепсиколова просто вынюхивала и высматривала, пристально изучая все, что казалось подчеркнуто неинтересным. Наконец она обнаружила тайные проходы и не отмеченные на картах лазы, посредством которых преутопийцы обходили собственную систему безопасности.
Галерея Шепотов огибала купол помещения, которое некогда являлось роскошным конференц-залом. Здесь главенствовали дубовые панели и малиновые драпировки, бронзовые канделябры, кожаные кресла и столешницы из полированного мрамора. Потолок уходил так высоко, что никто даже не мог рассмотреть, что декоративная лепнина на самом деле представляла собой ряды узких прорезей, сквозь которые просматривалось все сверху донизу. Пол устилал мягкий материал, полностью поглощавший шаги, а благодаря особой архитектуре малейший звук был прекрасно слышен наверху.
