— Насколько я понимаю, вы говорите мне, что машина принадлежит военнослужащему батальона «Браво».
— Я ничего тебе не говорю. Но поверь мне, у нас нет выбора. Последствия могут быть катастрофическими.
Что-то непонятное прозвучало в его голосе.
— Пожалуйста, скажите мне, что вы меня разыгрываете, — попросил я. — Поскольку именно сейчас я по вашему тону понял, что это личная машина Рида Райли.
Никакого ответа.
— Это так? — спросил я.
Никакого ответа.
— Это так?
— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, — сказал Фрейзер. — И не спрашивай меня больше. И не упоминай этого имени, если говоришь по незащищенной линии.
— А у офицера, о котором идет речь, есть какие-либо объяснения?
— Этого я сказать не могу.
— Дело выходит из-под контроля, Фрейзер, — сказал я. — Придется переосмыслить все заново. Сокрытие всегда хуже, чем само преступление. Вам необходимо пресечь это немедленно.
— Отрицай все, Ричер. У них есть план, и они будут ему следовать.
— А этим планом предусмотрена установка запретной зоны вокруг Келхэма? Может быть, специально для журналистов?
— О чем, черт побери, ты толкуешь?
— В моем распоряжении есть косвенные улики, обнаруженные на земле в двух шагах от ограждения Келхэма. Частью этих косвенных улик является труп. Я же говорю вам, это дело уже вышло из-под контроля.
— Чей это труп?
— Неизвестного мужчины средних лет.
— Журналист?
— Я не знаю, как опознавать журналистов по внешнему виду. Может быть, этому искусству обучают в пехоте, но не в военной полиции.
— Он идентифицирован?
— Пока до этого не дошло. Сейчас им занимается врач.
— Вокруг Келхэма нет никакой запретной зоны, — сказал Фрейзер. — Это было бы радикальным изменением всей политики.
— И к тому же противозаконным делом.
— Согласен. И вдобавок глупым. И контрпродуктивным. Такого не может быть. И никогда не было.
— Кажется, Корпус морской пехоты однажды предпринял подобное.
— Когда?
— В течение последних двадцати лет.
— Ну, морпехи… они горазды на подобные дела.
— Вы должны это проверить.
— Как? Ты что, думаешь, они занесут это в свои официальные отчеты?
— Используйте обходной путь. Сделайте вид, что ищете офицера, может, даже в чине полковника, забалдевшего накануне вечером, и больше ничего не объясняйте.
Закончив разговор с Фрейзером и съев гамбургер с кофе, я решил сделать то, что мне приказал сделать Гарбер в нашем утреннем разговоре, то есть вернуться туда, где были разбросаны обломки машины, и уничтожить пластинку с номерным знаком. Я зашагал на восток по келхэмской дороге, а затем — на север по железнодорожным шпалам. Прошел мимо старой водокачки. Ее слоновий хобот был сделан из какой-то особой прорезиненной парусины, прохудившейся от времени и покрывшейся пятнами. Хобот слегка раскачивался под мягким южным бризом. Я прошел по шпалам примерно ярдов пятьдесят, потом сошел с полотна и направился туда, где в прошлый раз видел наполовину вкопанный в землю бампер.
Он исчез.
Его нигде не было видно. Бампер откопали и унесли. Дырка, которую оставил его острый угол, была засыпана землей, которую сначала затоптали подошвами ботинок, а затем утрамбовали тыльными поверхностями лопат.
Отпечатки были совсем не те, что оставляет армейская обувь, зато лопаты, судя по следам, оставленным их тыльными сторонами, могли быть саперными лопатками, которыми пользуются военные. Но быть уверенным в том, что мое заключение достоверно, я не мог. Ничего нельзя утверждать, но ничего нельзя и исключать.
Я пошел дальше по поляне, усеянной обломками. Порядок, который я видел накануне, исчез. Все было вытащено наружу, осмотрено, перевернуто, проверено со всех сторон и, по всей вероятности, описано. Возможно, тысячу отдельных фрагментов машины переместили с одного места на другое. Без сомнения, любая, даже самая малая деталь, как минимум десять раз подвергалась подробному осмотру. Широкая поляна. Серьезная задача. Огромная работа. Медленная и кропотливая. Ее выполняли как минимум шесть человек. А может быть, и восемь. Я представил себе их, выстроившихся в линию и медленно ступающих. Четкие дельные команды, выполняемые с высочайшей точностью.
С армейской точностью.
Я двинулся назад тем же путем, что и пришел сюда. Когда я прошагал по шпалам почти половину пути до переезда, то увидел на востоке машину, идущую в направлении от Келхэма. Она была еще далеко, но уже хорошо различима. Сперва я подумал, что это машина возвращающейся с обеда Деверо, но быстро понял, что ошибся. Этот автомобиль был черный, большой, шел быстро и плавно. Лимузин. Городская машина. Она шла как раз по центру дороги, оставаясь на значительном расстоянии от неровных, заросших травой обочин. Машина неслась вперед, плавно покачиваясь с боку на бок и немного виляя из стороны в сторону.
Сойдя с железнодорожного полотна, я, большой и заметный, остановился посреди дороги, расставив ноги на ширину плеч и раскинув руки. Когда от машины до меня оставалось примерно сто ярдов, я поднял руки над головой, скрестил и стал размахивать ими, подавая понятный во всем мире сигнал бедствия. Я знал, что водитель остановится. Если помните, шел 1997 год. Четыре с половиной года до введения новых правил. Давно это было. И мир тогда был менее подозрительным.
Машина, замедлив ход, остановилась. Я отошел вправо, обогнул капот и наклонился к окну водителя, чуть отступив назад, чтобы согнуть тело под нужным углом. Мне хотелось посмотреть на пассажира. Я решил, что он сидит позади, в дальнем углу; дополнительное пассажирское сиденье наверняка разложено, и на нем покоятся его ноги. Об этих путевых удобствах у меня уже сложилось ясное представление. Мне и самому один или два раза доводилось ездить на городских машинах.
Водительское окно опустилось. Я согнулся в талии. Посмотрел. Водитель был крупным мужчиной с животом такого размера, что тот мог разместиться только между его раздвинутых колен. На водителе были черная шоферская кепка, черная куртка и черный галстук. Глаза его казались водянистыми.
— Чем мы можем вам помочь? — спросил он.
— Простите. Я ошибся, — с притворным испугом ответил я. — Я принял вас за других людей. Но все равно, спасибо, что вы остановились.
— Ладно, — махнул рукой водитель. — Нет проблем.
Окно поднялось, я отошел назад, и машина поехала дальше.
Пассажиром был мужчина старше меня по возрасту, седовласый, преуспевающего вида, в костюме, сшитом из шерстяной ткани. Рядом с ним на сиденье лежал кожаный портфель.
Юрист, подумал я.
