Я прошел мимо еще двух жилищ, представлявших собой практически точные копии первого. Четвертый дом, стоявший возле дороги, находился в еще более худшем состоянии. Явно необитаемый. Почтовый ящик был скрыт высокой травой. Проезд, ведущий к дому, тоже зарос. Перед входной дверью и окнами уже росли кусты ежевики. Водосточные канавы густо заполнили разросшиеся сорняки, стены покрылись зеленой слизью, из потрескавшегося фундамента вылезали искривленные плети каких-то растений толщиной с мое запястье. Дом одиноко стоял на площади примерно в два акра. Прежде здесь мог быть луг или пастбище, а сейчас я видел перед собой заросшую колючим кустарником поляну с растущими кое-где молодыми деревьями не выше шести футов. Это место, должно быть, пустовало уже долгое время. И не месяцы, а как минимум два года.
Но рядом с домом я увидел свежие следы автомобильных шин.
Сезонные дожди смыли землю со склонов небольших земляных холмиков и, смешав ее с водонепроницаемой глиной, образовали в низине между дорогой и проездом неглубокие, заполненные грязью, лужи. Сезонная жара спекла грязь в порошок, похожий на только что высыпанный из мешка цемент. Четырехколесное транспортное средство дважды проехало по этому месту. Широкие шины с протектором, рассчитанным на езду по нормальной дороге. Покрышки были новыми, шины — хорошо накаченными. Рисунок протектора отпечатался идеально. Следы были недавними; по всей вероятности, их оставили после последнего дождя.
Я отошел на пару шагов, чтобы не оставлять собственных следов рядом со следами протекторов. Перепрыгнув через низину и продравшись сквозь спутанные, доходившие мне до пояса заросли, перебрался на другую сторону проезда. Отсюда я видел примятую шинами сорную траву. Поломанные сплющенные стебли, сочившиеся темно-зеленым соком. Некоторые более сильные растения не поддались шинам и стояли несломанными. Они снова выпрямились, а на некоторых из них виднелись масляные следы, оставшиеся после контакта с нижней частью мотора.
Тот, кто проезжал по проезду, в дом не заходил. Это было ясно видно, поскольку заросли перед входной дверью и окнами не были потревожены. Поэтому я продолжил осмотр: прошел мимо дома, мимо маленького сарая для трактора, по лежащей за ними территории. Прямо передо мной стоял строй деревьев, точно такие же росли и по сторонам. Одинокое, пустынное место. Никто не смотрел за ним, разве что птицы; как раз две из них зависли в воздухе над моей головой. Грифы-индейки. Они описывали надо мной бесконечные медленные круги.
Я пошел дальше и добрался до давно заброшенного сада, обнесенного проржавевшей сеткой, некогда защищавшего его от зайцев. Археолог, возможно, сумел бы определить, что раньше росло здесь. А я не мог. За садом я увидел длинное высокое сооружение из чего-то зеленого и прочного. Возможно, когда-то здесь была живая изгородь, не подрезавшаяся примерно лет десять и произвольно разросшаяся во все стороны. Позади нее стояли два сооружения, расположенные, как мне показалось, специально так, чтобы оставаться невидимыми из дома. Первым сооружением оказался старый деревянный сарай, сгнивший и сильно покосившийся на один угол.
Вторым сооружением были оленьи ко́злы.
Глава 57
Это были большие и громоздкие оленьи ко́злы, сооруженные в соответствии с традиционным стилем: сколоченная из прочных досок несущая платформа опиралась на две рамы А-образного сечения. Высота всей конструкции была не меньше семи футов, так что я свободно проходил под верхней перекладиной. Я предположил, что грузовик-самосвал, подъехав задним ходом к ко́злам, поднимал кузов и сбрасывал мертвое животное на землю между А-образными опорами, после чего к задним ногам привязывались веревки, которые перебрасывались через верхнюю перекладину, а затем посредством мускульной силы животное подтягивалось кверху до тех пор, пока его тело не принимало вертикальное положение вниз головой, то есть оказывалось готовым для работы мясника. Старая опробованная технология, но не единственная из всех, что я повидал. Если мне хотелось отведать стейк, я шел в офицерский клуб. Гораздо меньше работы.
Этим ко́злам могло быть лет пятьдесят, а то и больше. Доски, из которых они были сколочены, стали с возрастом еще прочнее и устойчивее. Видно, их выпилили из твердой местной древесины. С северной стороны на раме, обращенной ко мне, виднелись небольшие проплешины зеленого мха. За долгие годы работы верхняя перекладина истерлась веревками, при помощи которых вздергивали животных. Однако определить, сколько лет прослужило это сооружение, не представлялось возможным. Так же, как и не представлялось возможным определить, когда им пользовались в последний раз.
Тем не менее земля между опорами была потревожена, и причем недавно. Верхний слой земли толщиной в два или три дюйма был удален. Должно быть, раньше там была плотно утоптанная, почерневшая земля, такая же старая, как и сами козлы, а теперь на этом месте виднелась неглубокая выемка площадью примерно в три квадратных фута.
Никаких других заметных улик в этом дворе не было. Да и можно ли вообще считать уликами снятый слой земли и следы шин, оставленных не грузовиком-самосвалом или каким-либо другим транспортным средством? Сарай, стоявший рядом с козлами, был пустой. Я снова внимательно осмотрел дом, когда шел обратно к дороге, чтобы убедиться, что в него не входили. Окна были залеплены какой-то серой дрянью, следы которой, хотя и менее четко, просматривались на сайдинге, на дверях и на дверных ручках. Никто ни до чего не дотрагивался. Никаких следов, никаких отпечатков. Повсюду висели запыленные паучьи сети, неповрежденные. Все вокруг заросло; некоторые растения были большими и сильными, с колючками и шипами, другие — тонкими и слабыми, но все росло где попало: на ступенях крыльца, перед дверьми… Ни одно растение не было выдернуто, или срезано, или каким-то иным способом удалено с места его произрастания.
Остановившись в начале проезда, я раздвинул длинные стебли травы, закрывавшие почтовый ящик. Это был типовой ящик, соответствующий по своим размерам стандартам Почтового союза, изначально выкрашенный в серый цвет, но сейчас практически вся краска облезла; на сгибах, где покрытие металла потрескалось, проступила ржавчина. Ящик был закреплен на столбе, когда-то крепком и устойчивом, но сейчас высох и превратился в шаткий брус, держащийся лишь на вкопанной в землю части. На ящике значилось имя, составленное из букв, напечатанных на липких, выступающих над поверхностью квадратиках. Такой способ нанесения надписей давно вышел из моды. Они были содраны — видимо, последний жест хозяев перед тем, как покинуть дом; от наклеек остались высохшие следы клея, похожие теперь на отпечатки пальцев.
Тогда на ящике было наклеено шесть букв.
Снова перескочив через кювет, я зашагал дальше на восток. Прошел мимо еще двух домов, заселенных, но пребывавших в чуть лучшем состоянии, чем тот, возле которого я только что был. За последним домом дорога сузилась, ее поверхность покрывали сплошные ямы и бугры. Дорога была прямая, и по обеим ее сторонам стеной стояли деревья. Ветви деревьев, нависавшие над ней с обеих сторон, образовывали некое подобие свода, в верхней части которого оставалось открытое пространство не шире одного ярда. Я продолжил свое путешествие, невзирая на то, что ветви хлестали по мне и цеплялись за одежду. Через пятьдесят шагов перешел на другую сторону дороги и прямо перед собой увидел железнодорожные рельсы. Дорогу здесь перегораживал земляной уступ высотой примерно в один ярд. Местность в этой части штата Миссисипи воспринималась человеческим глазом как довольно плоская, но из кабин тяговых локомотивов ситуация с рельефом выглядела иначе: машинисты хотели, чтобы каждая яма была засыпана, а каждый бугор выровнен.
