— Ну что ты, это же смешно.
— И для того, чтобы соединить воедино всю разработанную вами систему, вы решили прослушивать телефоны военной полиции, чтобы быть в курсе всего и обеспечить себе раннее предупреждение на тот случай, если что-то из запланированного пойдет не по тому пути.
— А это тем более смешно.
— Значит, вы это отрицаете?
— Конечно, отрицаю.
— Вы меня смешите, — вздохнул я. — Давайте рассуждать теоретически. Если кто-то делает разом две эти вещи, что вы об этом подумаете?
— Какие еще две вещи?
— Призывает людей из Теннесси и прослушивает телефоны. Какая мысль должна сразу прийти вам в голову?
— Что имеет место нарушение законов.
— А положим, этот человек делает одно и не делает другое? С точки зрения профессионального солдата?
— Такого он не может себе позволить. Он не может позволить себе использовать в полевых условиях непрофессиональные силовые подразделения, не опасаясь того, что это может быть раскрыто.
— Согласен, — сказал я. — Значит, тот, кто разворачивает этих йеху, также прослушивает и телефоны; а тот, кто прослушивает телефоны, также разворачивает этих йеху. Я понятно объясняю? С точки зрения чистой теории?
— Полагаю, что так.
— Так да или нет, полковник?
— Да.
— Как у вас обстоят дела с кратковременной памятью?
— Достаточно хорошо.
— Что первое вы сказали, когда я вошел к вам сегодня?
— Я попросил тебя закрыть дверь.
— Нет, вы сказали: «Привет». А потом велели мне закрыть дверь.
— А потом попросил тебя сесть.
— А затем?
— Не помню, — признался он.
— Затем у нас была короткая дискуссия о том, каким многолюдным делается это здание в полдень.
— Да, я вспомнил.
— А потом вы спросили, какие у меня новости.
— И никаких новостей у тебя не оказалось.
— И вас это удивило. Потому что я оставил сообщение, в котором извещал о том, что знаю интересующее вас имя.
— Это меня удивило, да, удивило.
— Что это за имя?
— Я не был уверен. Оно могло быть связано с чем-то.
— Если бы дело обстояло так, вы спросили бы «какое-либо имя». А «не то имя, которое вас интересует».
— Возможно, меня развеселило твое заблуждение по поводу того, что кто-то все-таки направил эту самодеятельную гвардию в Миссисипи. И что это обстоятельство оказалось для тебя таким важным.
— Оно и вправду оказалось важным для меня. Потому что оказалось правдой.
— Ну хорошо, я уважаю твою убежденность. И предполагаю, что ты выяснил, кто их направил.
— Я выяснил.
Он ничего не ответил.
— Тут вы допустили оплошность, — сказал я.
Он ничего не ответил.
— Я не оставлял вам сообщения, — пояснил я. — Я назначил встречу. С вашим помощником, составляющим для вас расписание встреч. Только и всего. Я даже не указывал причину встречи. Я просто сказал, что мне нужно увидеть вас сегодня в полдень. Единственный раз я упомянул что-либо, касающееся имен и «Свободных граждан Теннесси», в разговоре по прямой линии с генералом Гарбером. Который, по всей вероятности, вы прослушивали.
Едва слышное шипение в маленьком офисе, казалось, изменило тон. Оно стало тише, но звучало более угрожающе — так воспринимается ухом настоящее монотонное молчание.
— Некоторые вещи слишком велики для тебя, чтобы ты мог их понять правильно, сынок.
— Возможно, — согласился я. — Я не совсем ясно понимаю, что произошло в течение первого триллиона секунд после Большого взрыва. Я не могу выполнить задания по квантовой физике. Но я могу справиться со многими другими делами. Например, я довольно хорошо понимаю Конституцию Соединенных Штатов. Вам когда-либо доводилось слышать о Первой поправке? Она гарантирует свободу печати. А это значит, что любой старый журналист имеет право приближаться к любому старому ограждению, к которому пожелает.
— Да это был парень из задрипанной радикальной газетенки леволиберального толка из университетского города.
— А вы, как я понял, лентяй. Вы убили годы на вылизывание задницы Карлтону Райли, и вам не хотелось начинать все снова с другим сенатором. Потому что такая перемена потребовала бы от вас выполнить заново вашу проклятую работу.
Ни слова в ответ. Я продолжал:
— Вторым человеком, которого убили ваши ребята, был не достигший армейского возраста рекрут. Он шел в Келхэм для того, чтобы попытаться записаться в армию. Его мать убила себя той же ночью. Оба события связаны, как я понимаю. Потому что я видел, что от них осталось. Сперва от одного, а затем и от другой.
Ни слова в ответ. А я продолжал:
— И я понимаю, откуда ваша двойная самонадеянность. Во-первых, вы были уверены в том, что я не смогу разобраться в вашей гениальной конструкции, а потом, когда я все-таки разобрался, вы решили, что сами сможете сделать со мной все, что захотите. Без какой-либо помощи, без группы поддержки, без арестной команды. Только вы и я, здесь и сейчас. Не могу не спросить, как вы оказались таким тупицей?
— И я хочу спросить: ты при оружии?
— На мне же униформа класса А, — ответил я. — А эта форма не предусматривает оружия, которое носят на портупее или поясном ремне. Почитайте уставы, там об этом сказано.
— Ну так кто из нас больший тупица?
— Я не ожидал, что окажусь в подобной ситуации. Я не ожидал, что дело зайдет настолько далеко.
— Послушай моего совета, сынок. Надейся на лучшее, но планируй, предвидя худшее.
— У вас пистолет в письменном столе?
— У меня два пистолета в письменном столе.
— Вы намерены меня застрелить?
— Если потребуется.
— Но ведь это же Пентагон. За вашей дверью сидят тридцать тысяч человек, приписанных к военному ведомству. И все они достаточно натренированы, чтобы, услышав выстрел, броситься туда, откуда стреляли. Вам бы сочинить какую-либо историю.
— Ты напал на меня.
— С чего бы это?
— Да потому, что ты просто одержим тем, что кто-то застрелил какого-то уродливого черномазого парня в каком-то захолустье.
— А ведь я никому не говорил, что он был уродливым. Или чернокожим. Ни в одном телефонном разговоре. Вы, должно быть, получили эту информацию от своих балбесов из Теннесси.
— Как бы там ни было, ты вел себя как одержимый, и я приказал тебе уйти, но ты напал на меня.
Я откинулся на спинку стула, предназначенного для гостей. Вытянул ноги перед собой. Руки свесились вниз. Мне стало легче, я расслабился. Я мог бы сейчас заснуть.
