Я выбрал группу и иду с ней – переводчик и одновременно контролер. Нас пятеро – традиционный состав штурмовой группы, четверо, две боевые пары, и пятый – контролер. Там, где нам открывают, мы вежливо просим осмотреть жилище, обещаем, что ничего не возьмем и не сломаем. Там, где двери закрыты, – мы используем полевой рентген – это такой аппарат, выпускается в Волгограде. Приложишь к двери или к стене и видишь, есть внутри нечто похожее на людей или нет…
Застройка плохая. Не то чтобы очень – по крайней мере, тут нет заборов из сетки рабицы. Но плохая – жилые дома чередуются с нежилыми, в тех, в которых живут несколько семей, есть незаселенные, заброшенные квартиры, в которых не знаешь, на что нарвешься. Все дело в нефтяных доходах. Как только иракцы немного вздохнули свободнее – они стали переселяться из Багдада в пригородные поселки, субурбии, и ездить на работу на машинах. Совсем как американцы, которых они ненавидят.
Чистим. Не торопясь – работаем квартиру за квартирой. Я обычно страхую на лестнице или на улице, чтобы дать возможность спокойно работать сыгранным между собой иракцам. Но на произвол судьбы ничего не оставляю – сам прохожу, проверяю зачищенные адреса.
Жарко. Уже начинаю думать, что мне и в самом деле не стоило сюда лезть. Ну, и какого черта я тут стою, груженный как верблюд?
– Чисто, рафик Искандер.
Последняя квартира небольшого дома на четыре квартиры. Сам захожу, проверяю. Мельком отмечаю, что у нас, в России, такая квартира стоила бы не менее полутора соток баксов даже не в Москве. Метров девяносто, типично арабский балкон размером с обычную комнату, прикрытый фигурной решеткой, – иракцы из-за жары любят спать на балконах, а не в доме. Или на крышах – они тут плоские, потому как дождей почти не бывает. Да, действительно чисто. И заброшенно.
Выхожу. Командир гвардейцев старательно крепит липкую ленту с голограммой, для надежности пишет специальным, видимым только в ПНВ маркером, знак на стене – послание грядущим поколениям…
– До конца улицы пройдем, и хватит с нас…
Заходим в здание – тоже двухэтажное. Начинаем чистить сверху – разумнее по многим причинам. Поднимаемся на второй, я слушаю рацию.
– Бархан, я Листок один, при проверке документов обнаружены два подозрительных лица, документов на машину нет. Вопрос – какие будут указания…
– Листок один, маленький, что ли?! Задерживай до выяснения и не засоряй эфир. Отбой.
– Бархан, это Пятерка. Наблюдаю подозрительных лиц на автостраде, до двадцати человек. Активности нет.
– Пятерка, запрос – оружие видишь?
– Бархан, отрицательно, но оно может быть в машинах.
– Пятерка, вас понял, работай осторожнее. Посылаю патруль проверить.
– Коробочка, бортовой номер восемь три пять на связь.
– Коробочка, восемь три пять на связи.
– Сдай немного назад, ты нам мешаешь.
– Бархан всем, по воздуху – нет движения. Четверка не выходит на связь, вопрос – кто-нибудь видит Четверку?
Пока спецы шерстят квартиру, я смотрю на улицу через причудливый узор решетки, которая здесь с успехом заменяет стекла. Движения на улице почти нет – только БТР ворочается под окнами, вдалеке «покемон», около него – серебристый «Мерседес» кого-то из начальства, и прицепом за ним – «Тигр» в пятнистом городском камуфляже. Кто-то идет по улице…
И тут я понимаю – что-то не так…
Ночь на 19 мая
– Еще раз…
Комната для оперативных совещаний, экран во весь стол. Смотрим. Снова смотрим. Данные с беспилотника – вся операция записана, конечно, кроме того, что произошло в домах. Дешифровщики уже успели почистить запись, совместить ее с переговорами на рабочей частоте и нанести разбивку по зонам ответственности. Каждый стоит так, как он работал там, по разбивке. И смотрит только на свой сектор – смотря на все разом, не увидишь ничего…
Я смотрю на свой. И знаю, что ничего не увижу…
Краем глаза посматриваю на то место, где, я знаю, – будет взрыв. Это не машина, это взрывчатка, как мы выяснили – заложенная в самой дороге, причем довольно давно. Дорога тут асфальтированная, так вот – под асфальтом она и была, эта бомба, этот заряд. Что это такое… Да скорее всего, снаряд от пятидюймовой советской гаубицы. Или два снаряда. Когда пал режим Саддама и военные разбегались – на жратву, а тем более на доллары здесь можно было выменять танк.
Есть. Вспышка – сначала ослепительно белая, настолько белая, что монитор не в силах это передать. Потом – стремительно темнеющая, расползающаяся по экрану, как чернильная клякса, захватывающая все и вся…
В этот раз нам «повезло» – всего один двухсотый. Зато семнадцать «трехсотых», многие в тяжелом состоянии. Еще троих нашли двухсотыми в доме недалеко от взрыва – Аль-Малика и след простыл.
– Разрешите?
Генерал-лейтенант Васнецов, новый начальник КТЦ и старший военный советник, посмотрел на меня больными, усталыми глазами.
– Вы что-то хотели?
– Один эпизод… Разрешите?
Генерал кивнул. Я перешел на другое место, самостоятельно перезапустил программу, выделив только интересующий меня сектор.
– Вот этот человек. Я его видел из здания, в котором находился за несколько секунд до взрыва.
– И что? – спрашивает Павел Константинович. – Обычный мухомор, что с ним не так?
– Мне интересно, куда он идет? Он ведь не офицер, так?
– Допустим… – произносит еще один фээсбэшник, стоящий напротив.
– Повторяю вопрос – куда он идет? По центру улицы, по жаре, в снаряжении?
– Он идет к штабу. Может, его послали с докладом?
– Тогда почему не бегом, товарищ полковник? Он не торопится…
Молчание.
– Как Аль-Малик ускользнул из Сети? Кто-то что-то видит на экране?
…
– Он – один из нас. Он знал все наши процедуры, черт, он тренировался вместе с нами. Если мы правильно его опознали, то это оперативник экстра-класса, джокер. Он не мог не знать наши процедуры, он не мог не знать про то, что над районом будут висеть БПЛА, он не мог не знать, что работает программа распознавания. Любой крадущийся, перебегающий от подъезда к подъезду, выбирающийся пешком на дорогу – любой такой человек будет замечен программой и выдан оператору как цель. Более того – я уверен и в том, что он ждал нашего появления. Так как он выбрался из кольца? Кого везут в первую очередь и никто и не подумает спросить у них документы?
– Раненых? – догадывается Павел Константинович.
– Их самых…
– Постойте, – рокочет генерал, – но это что получается? Он что, сам подорвал себя? Но это безумие!
