Я улыбаюсь. Плюс один в пользу версии, что катастрофа была подстроена. Хотя принимать ее основной все-таки нельзя. У иракцев есть чей-то труп, и если требовалось имитировать смерть – можно было придумать и что-то попроще, без каскадерства на оживленной трассе. Слишком много свидетелей и слишком сложно технически. Да и про мою бомбу под машиной забывать нельзя, это отнюдь не шутка. К тому же объяснение посольского выглядит убедительно – армейские и в самом деле разбираются со своими трупами самостоятельно.
– Однако, помимо соболезнований, есть еще один вопрос, который я хотел бы разрешить, понимаете? Серьезный для меня вопрос.
– Сэр?
– Дело в том, что мы с Барски были компаньонами в одном… небольшом предприятии. Понимаете, о чем я хочу сказать?
Американцы всегда улыбаются. Даже тогда, когда ощутимо начинает попахивать жареным.
– Боюсь, что не совсем понимаю вас, сэр.
– Мистер Барски и я были компаньонами в неких операциях. И так нехорошо получилось, что мистер Барски остался должен мне пятьдесят тысяч долларов. Понимаете, очень неприятная ситуация, и мне хотелось бы с ней разобраться.
В нашем посольстве на этом этапе меня бы послали куда подальше… У нас это быстро, и каждый дипработник прекрасно знает, за что посольство не отвечает. Боюсь, что если его спросить, за что посольство все-таки отвечает, применительно к проблемам простых людей, не каждый сможет так сразу сказать. В американских же посольствах политика другая, это сервисные службы, и большей частью они защищают не американское правительство, а американских граждан и американские компании за рубежом. Все-таки нам есть чему поучиться у американцев, есть…
– Сэр, американское законодательство предписывает в таких случаях обратиться к адвокату в то время, когда будет открыто наследство, и…
– Полагаю, сэр, у меня нет в США адвоката. И нет никакого желания его искать.
– Тогда что же вы хотите, сэр? – сдерживая себя, сказал американец.
– Пятьдесят тысяч долларов. Или то, что я за них купил.
– Не могли бы вы пояснить, что именно вы купили?
Я многозначительно огляделся:
– Вам что, на бумажке написать? Ну хорошо…
Я вырываю из блокнота лист бумаги, пишу пару строк.
– Боюсь, сэр…
– Не надо бояться. По крайней мере, сейчас. Время бояться придет, когда я раскрою эту информацию. Тогда плохо придется всем.
Если верить той бумажке, которую я нарисовал, – это, кстати, была достаточно подробная расписка, – то Джейк Барски пускал налево оружие. Причем оружие совершенно секретное. Точнее, не оружие, а его компоненты, так сказать. Из навигационных систем. Которые могли сильно помешать Соединенным Штатам Америки, если тем вдруг вздумается воевать с Россией. Очень сильно помешать. Настолько сильно помешать, что войну лучше и не начинать вовсе.
Американец, сбледнувший с лица, перевел взгляд с записки на меня. Потом опять на записку.
– Видите ли, – сказал я, помогая сделать правильные выводы, – больших проблем это не составляет. Я имею в виду то, что мистер Барски должен был мне дать. Я и не претендую на это, раз так получилось. Но дело в том, что эти пятьдесят тысяч, которые он взял у меня, они не мои. И мне за них придется отчитываться, понимаете?
– Да… да…
Американец бледнел все отчетливее.
– Поэтому все просто. Верните мне деньги и разойдемся. Или я найду способ слить это хотя бы через Викиликс, будь оно неладно. И все пойдет кувырком. У вас, я имею в виду.
– Но…
– Пригласите ваше начальство. Им отвечать, не вам. Не берите это на себя.
Американец вскакивает со стула, как будто его в пятую точку ужалила пчела.
– Да, сэр, отличная идея. Оставайтесь на месте, сэр…
Я останусь. Мне-то что…
Через несколько минут – поразительная быстрота, видимо бегом бежал – Адам Борн возвращается еще с одним человеком. Лет сорок, обветренная, загорелая кожа, ранняя седина в волосах. Усы с проседью, черные очки. Не спрашиваясь, он присаживается. Борн остается стоять.
– Сэр…
Цэрэушник – а это минимум начальник сектора – снимает очки, со стуком кладет их на стол. Презрительно, держа двумя пальцами, как будто боясь заразиться, смотрит на расписку. Точнее – ксерокопию расписки, я не дурак, чтобы оригинал сюда тащить.
– Бред, – негромко говорит он в пустоту и обращает свой взор на меня, грешного, – что вам здесь понадобилось?
– Ваш подчиненный не ввел вас в курс дела?
– Отвечайте на вопрос.
– Если кратко, то деньги. Пятьдесят тысяч долларов.
ЦРУшник отпихивает от себя ксерокопию расписки.
– Мистер… Худяков. Или как вас там… В чем смысл вашего визита, скажите честно?
– Я же сказал – деньги.
– Перестаньте. Я что, по-вашему, – идиот? Я выгляжу как идиот? Я действую как идиот?
– Отнюдь, сэр.
– Тогда почему русская разведка видит во мне идиота? Я что, похож на типа, который готов заплатить пятьдесят штук вот за эту фигню?
– Я не работаю на русскую разведку, – твердо говорю я.
– Да что вы говорите… А на кого, собственно, вы работаете? То, что вы работаете на себя самого, – это мы уже знаем. Про ваши махинации с золотом, с изъятыми ценностями – мы тоже знаем.
– При чем тут это? Речь про другое.
– Речь про то, что вы пришли сюда и делаете из меня идиота. Я не знаю, почему вы так решили, но передайте господину Черняхову, что с меня причитается. Это уже сверх предела.
– Сверх предела это будет, когда выйдет статья в «Нью-Йорк таймс».
Цэрэушник поднялся. Поманил пальцем сотрудника ДСС, который стоял на входе, баюкая на груди автомат.
– Мистер Худяков нас покидает, – заявил цэрэушник, – и прямо сейчас. Проследите, чтобы мистер Худяков был внесен в список нежелательных посетителей.
– Да, сэр.
– Вы об этом пожалеете! – заявил я, вставая.
Цэрэушник, ничего не отвечая, уходит.
Сопровождаемый агентом, иду в обратный путь. Стараясь не улыбаться – надеюсь, получается.
Не поняли? Да я только что поимел этих идиотов так, как и рассчитывал. Джейк Барски не мог работать один, у него были люди в посольстве, а может быть, все это и шло через посольство. Просто для передачи информации выбрали военного, чтобы лишний раз запутать следы. Нет никаких сомнений в том, что информация об обнаглевшем русском, посетившем посольство и требовавшем пятьдесят тысяч долларов, разойдется по всему посольству и всей станции ЦРУ. И имя Барски тоже будет названо. И те, кто работал с Барски, или те, на кого работал Барски, решат, что я ищу оборванный контакт с ними. И скорее всего – хотя бы во имя самосохранения – они решат выйти на меня, и как можно быстрее. Потому что в следующий раз я могу назвать и другие мои контакты, которые связывали меня с Барски. А насчет той информации, которую я сообщил, в лучшем случае сделают запрос, проведут проверку, и ничего не найдут. Сочтут, что я лжец, и закроют дело.
