– Добрый день, мадам. Могу я поговорить с господином Легри?
– Мужа нет дома, – ответила Таша, выделяя ударением слово «муж».
– Он сказал вам, в котором часу вернется?
– Нет, полагаю, он работает в книжной лавке.
– Там его тоже нет, я только что оттуда.
Теперь у Таша и ее собеседника было нечто общее: досада. И ответственность за нее лежала на Викторе.
Игривым тоном, явно не соответствующим ее настроению, женщина вымученно ответила:
– Он ненавидит долго оставаться в помещении.
– Я его понимаю. Этот мир – тюрьма, из которой нужно как можно чаще рваться на волю. Лично я ненавижу тех, кто пытается подрезать мне крылья.
Во время этого обмена фразами он продолжал пристально ее рассматривать. Таша казалось, что ее раздевают, оценивают все прелести и, не останавливаясь перед барьером в виде кожи, читают мысли. Она покраснела и заставила себя взглянуть на его руки, лежавшие на подоконнике. Они были длинные и тонкие. Руки, привыкшие ласкать и двигаться ощупью. Руки Виктора были короткие, квадратные и… наивные, – заключила она. Тут же перед глазами возник образ, который Таша пыталась от себя отогнать: пальцы незнакомца на ее груди, на бедрах, животе, пальцы, снимающие ее дамское белье. Может, она сошла с ума? Она же его совершенно не знает!
– Вы художница? Я всегда завидовал живописцам. А это полотно просто замечательное. Это ваша дочь?
– Да, наша дочь.
– Браво. Виктору неслыханно повезло. Обольстительная супруга, к тому же художница, очаровательный ребенок.
Она положила шпатель, но тут же схватила его опять, не в силах совладать с волнением.
– Благодарю вас. Вы клиент Виктора или хотите продать ему книги?
– Нет-нет, я ничего не покупаю и не продаю. Просто мне хотелось бы напомнить о себе. Когда-то мы с господином Легри были знакомы, он оказал мне неоценимую услугу, и с тех пор я остаюсь его должником. Будучи проездом в Париже, я надеялся встретиться с ним и поговорить. Я оставлю ему записку. Можно у вас попросить конверт и листок бумаги?
– Разумеется.
Положив, наконец, шпатель, Таша направилась в глубь мастерской и стала там копаться. Кошка не отходила от нее ни на шаг. Она мяукала, чувствуя легкое покалывание в животе. Таша оттолкнула ее ногой. Она догадывалась, что мужчина следит за каждым ее движением, что взгляд его задержался чуть ниже ее спины. Женщина протянула ему карандаш и блокнот. Он наклонился, используя подоконник как поверхность для письма.
– Может, вам лучше сесть за стол? – предложила она.
Даглан поднял голову и улыбнулся, увидев шпатель, который женщина вновь схватила и теперь машинально вертела в руке.
– Это было бы не совсем прилично, мадам Легри. Соседи могут подумать невесть что.
Фредерик посмотрел по сторонам.
– Вроде никого. Впрочем, как знать? Может, из-за этих занавесок за нами сейчас наблюдает какой-нибудь любитель сплетен и пересудов. Мир на три четверти состоит из злых языков, готовых разнести любую ложь, которая, как известно, является излюбленным блюдом всевозможных смутьянов. Люди порядочные…
– Невысоко же вы цените человечество.
Таша протянула ему конверт, он засунул в него письмо и заклеил клапан.
«Вот тебе и доверие», – подумала она.
– Не нужно быть ученым, чтобы понимать, что история нашего вида знала немало войн и что мирные договоры очень часто подписывают лицемеры, преследующие одну-единственную цель: вновь взяться за оружие, чтобы приумножить свои накопления. Торговля оружием – дело доходное. Богатые становятся еще богаче за счет обнищания бедных. Все остальное – лишь пустые разглагольствования. «Words, words, words»
[47]
, как писал Шекспир. Вы выставляете свои работы? – вдруг спросил он. – Я тоже обладаю некоторыми способностями к каллиграфии.
– Сейчас одна из созданных мной обнаженных натур выставлена в Большом дворце во французском отделе Выставки десятилетия. Мне это далось с большим трудом, друзьям пришлось замолвить за меня словечко.
– Обнаженная натура? – хищно спросил Даглан.
– Да, мужская.
– Вот тебе раз! Смелости вам не занимать, обычно все происходит с точностью наоборот – представители мужского сословия переносят на холст в костюме Евы представительниц пола, считающегося слабым.
– Нас обвиняют в том, что мы вкусили запретного плода, поэтому мы имеем полное право отомстить, изображая широкими мазками представителей противоположного, сильного пола.
Фредерик поклонился.
– Виктору, должно быть, с вами скучать не приходится.
– Мне с ним тоже, в противном случае мы не прожили бы вместе десять лет.
– Иными словами, вы чета старая. Никогда не испытываете потребности добавить в ваши отношения некий новый элемент?
Таша смело встретила его вызов, прекрасно понимая подтекст этого вопроса. Затем покачала головой, надеясь, что он совершенно не заметил ее нерешительности.
– Одобряю вас, испортить все любовной авантюрой, не имеющей будущего, было бы крайне досадно. Я очень на вас рассчитываю, вы же передадите этот конверт? Расстаюсь с вами с большим сожалением, моя дорогая мадам и, смею добавить, мой дорогой мастер, ведь женский род этого слова в данном случае будет неуместен. Жаль, я бы с удовольствием поговорил с вами и развил тему живописи. Я без ума от художников Северной Европы – Аверкампа
[48]
, Рёйсдала
[49]
, Франса Хальса
[50]
. И обожаю сочные краски Брейгеля Старшего
[51]
.
– Мне они тоже нравятся, хотя у меня есть и другие привязанности.
– Вполне возможно, что в самом ближайшем будущем судьба вновь сведет нас вместе. Засим разрешите откланяться!
И он удалился, помахав своей фетровой шляпой.
– Меня зовут Фредерик, – бросил он на прощание.
– А меня Таша, – прошептала она и подошла к окну.
Двор был пуст.
Из-за жары Виктор отказался от мысли воспользоваться велосипедом. Он заплутал и теперь блуждал от одного отеля к другому. Когда ему показали здание, в котором совершилось убийство, он, воспользовавшись царившей в отеле суматохой, проскользнул к стойке дежурного администратора. Незадолго до этого Феликс Жодье покинул свой пост и теперь его занял коридорный, которого буквально распирало от гордости. Юный Гедеон вовсю изображал из себя хозяина, приветствуя всех, кто входил и выходил, и не обращал на него ни малейшего внимания. Поэтому, когда Виктор с ним заговорил, он выказал живейшее удовольствие и сделал вид, что листает лежавшую перед ним книгу записи постояльцев.
