(Даю перевод с женского языка на мужской: «Открой галантно для меня дверь, а за ней можешь меня хоть насиловать».)
Да за такое признание вслух её бы распяли американские феминистки вместе с домохозяйками и закуренными студентками. Да будь Джен в Штатах, она и сама от слова «изнасилование» стала бы возмущённо вопить, исходя пиздяной слюной. (Она признаётся Кевину, что мечтала быть изнасилованной.)
Джен к месту вспоминает, что в теории кинематографии линза камеры приравнивается к фаллосу, а фотографирование – к некоторого рода изнасилованию. Джен наслаждается властью, которой она обладает, будучи режиссёром, и как бы осуществляет насилие над проститутками, у которых берёт интервью, то насилие, которое сама мечтает испытать.
Джен радостно соглашается даже с «оскорблением чести и достоинства» – когда Кевин в баре объяснил другим мужчинам, что Джен «его сука» (I told them you’re my bitch), Джен не оскорбляется, что пришлось бы ей сделать в Америке, а испытывает приятное ощущение принадлежности Кевину.
Когда в казино негр-охранник одобрительно хлопает её, проходящую мимо, по заду, она не закатывает истерику и не бросается к адвокату, а чувствует, что её просто по достоинству оценили.
Так в России Джен становится женщиной, потому что мужчины относятся к ней как к женщине.
Сначала, по американской инерции, Джен ещё воспринимает проституцию как обязательное унижение женщин. Вскоре после своего приезда в Питер Джен и Кевин интервьюируют высокооплачиваемую красавицу проститутку с обязательным именем Наташа.
На заявление Наташи, что она любит свою работу, Джен задаёт зазубренный в американской школе жизни вопрос:
– Как ты можешь это любить – ведь ты полностью отдаёшь власть над своим телом – разве это не страшно?
Наташа благоразумно отвечает:
– Посмотри, как мужчины исходят слюной, глядя на девушек в клубе, – и после этого ты мне скажи, в чьих руках власть.
На это Джен не находит что ответить.
Вместе с тем Джен с трепетом ощущает, что работа над темой женской работорговли по-прежнему вызывает эротические ощущения. Гражданского порыва в Джен не замечается, зато она переживает через общение с этой роскошной проституткой мужское обилие, которого Джен лишена в той же мере, как и красивой внешности.
Так, в любовной идиллии, Джен и Кевин сообща интервьюируют проституток и транслируют успешные репортажи в Америку.
Следует заметить, что одна из опытных проституток опровергает их теорию об обманном вывозе женщин в Америку – она считает, что все женщины, если они не окончательные дуры, догадываются, зачем их везут в Америку, что бы им ни плели устраивающие свои дела мужчины.
Проституция (не премину заметить) во многом напоминает актёрское мастерство. Если девушка мечтает стать актрисой, то все понимают, что она не стремится в задрипанный театр посёлка городского типа, а хочет стать звездой или, по крайней мере, работать в театре Москвы или Питера на ведущих ролях. И в то же время все знают, что вероятность этого невелика – подавляющее большинство актёров перебиваются в провинциальных театрах на мелких ролях и любят свою профессию, несмотря на отсутствие всенародной славы.
Однако если девушка мечтает стать проституткой (как множество юных самок в России), то все хватаются за голову, представляя её обязательно уличной, грязной, дешёвой. Тогда как девушки эти со всей определённостью мечтают стать высокооплачиваемыми проститутками. Элитными, говоря не по-русски. И шансы у них значительно выше, чем у актрисы стать звездой. Тем не менее улицы тоже должны быть заполнены проститутками, а не только роскошные номера многозвёздных отелей и виллы российских нуворишей. И Улица полна неожиданностей (вспоминая название старого советского фильма), то есть неожиданно хороших клиентов.
Тем временем Кевин срывается со своего трёхлетнего воздержания и принимается за наркотики и водку, тем самым разрушая мечты Джен о счастливом конце и светлом будущем. Запланированная свадьба отменяется, и Джен отправляет Кевина в Штаты лечиться. Она остаётся в России, весьма довольная своей личной жизнью, которая была так бедна восторгами в родных Штатах.
Такова канва романа.
А на этой канве вышивается весьма забавный рисунок. Рисунок этот вовсе не абстрактный, а вполне реалистичный. На нём изображается Россия, которая живёт в хаосе (по-русски – в беспределе), но в котором существует самая большая сексуальная свобода, благодаря чему Джен чувствует себя здоровой и «востребованной» женщиной и по причине чего ей становится так мила Россия. Хаос и беззаконие в стране действуют на Джен освобождающе. Это вам не «осознанная необходимость», а твори что хошь. При наличии денег, чтобы раздавать взятки. А этому Джен быстро научается, благо долларов хватает.
Кевин, ради которого Джен примчалась в Россию, оказался лишь манком в страну сексуальных чудес. Кевин вовсе не являлся чем-то особенным по сравнению с предыдущими любовниками Джен. Этим её подначивает близкая подруга, которая иронически перечисляет имена любовников, коими Джен так же восторгалась на начальном периоде отношений. В самом начале их связи Джен признаётся Кевину по телефону, что она принимает прозак (лекарство от депрессии), и спрашивает, не пугает ли это его. Кевин отвечает шуткой, в которой львиная, или даже слоновья, доля правды:
– Пугает только в том случае, если это убивает твоё сексуальное влечение.
Джен в ответ задаёт хрестоматийно женский вопрос:
– Это всё, что тебя волнует?
Кевин по-мужски, с готовностью лживо заверяет её, что не только это.
А Джен вспоминает одного из своих любовников, который вскочил с кровати и убежал от неё, узнав, что она принимает депрессанты, хотя всего пять минут назад заверял, что любит её.
Кевин же не испугался именно потому, что сам не мог держаться сухим, без таблеток и психотерапии. Но именно его непугливость в этом вопросе больше всего и проняла Джен, будто бы он совершил геройский поступок в их отношениях. По её превратному пониманию, он, видите ли, поверил в неё. (Так себе она увлечённо лгала.)
А в чём состояла эта «вера» Кевина в Джен? На тот момент она и Кевин лишь переписывались, и мужчина решил пригласить женщину для совокуплений – обязательств он никаких на себя не брал, денег тратить ему было не надо, женщина сама напрашивается – мечта любого мужчины. Кевин же сидит себе весь в русских бабах, голодных на американцев, а тут для разнообразия к нему старая знакомая жаждет явиться в память о прошлом и о родных пенатах – почему бы не воспользоваться, да и лишняя баба никогда не помешает.
Между тем любой здравый человек, осознанно или интуитивно, будет бежать кандидатки в супруги, если обнаружит, что у неё клиническая депрессия – с такими дамами хорошо ебаться (как и со всеми прочими), но, заводя с ними семью, нужно сразу начинать готовиться к разводу.
А в Кевине Джен прельщало то, что они как бы из одной команды – команды с ненормальной психикой и это якобы должно их больше объединять. Тогда как такого рода общность была приговором их отношениям, с которым ни Джен, ни Кевин не хотели ознакомиться, но который был окончательным и обжалованию не подлежал, несмотря на их страстные самообманы.
