Публичный дом был для Нелл настоящим университетом, по её собственному утверждению. Действовала поговорка: «с кем поведёшься, от того и наберёшься» – ведь клиентами в борделе, где работала Нелл, были самые известные и влиятельные люди Сент-Луиса, которые приходили туда как в клуб, вели за обедом беседы о политике, финансах, литературе, и Нелл впитывала не только их сперму (тогда презервативы в доме не пользовали), но и всесторонние знания. Она пишет:
Для меня содержательный разговор и есть учение, но без всякого утомительного напряжения.
В результате она не только научилась бегло читать, но и понимать, как устроен мир. Даже его литературная часть:
…начав читать романы, я находила в них только ложь и отговорки, прикрытые красивым многословием. Я поняла, что писатели просто опускают половину того, из чего состоит жизнь. В большинстве романов едва можно понять, есть ли у человека плоть, телесные органы, ходит ли он в туалет… Я не могу назвать ни единой книги, в которой герои ложились бы в постель просто для того, чтобы насладиться хорошей еблей и половыми органами своих партнёров. Вместо этого создаётся впечатление, что люди только и делают, что охают и причитают, заламывают в отчаянии руки и болтают надуманную чушь. Я не имею в виду… мусор – так называемые «грязные книжонки», ведь в любом случае это только смешные фантазии.
Так что Нелл прекрасно воспринимала литературу того времени, используя критерий жизненного правдоподобия, но не находя его в литературе вообще: в благопристойной литературе ебли не имеется, а в порнографической она такая, которой в реальной жизни не бывает. То есть Нелл ущучила специфику литературы, цель которой – вводить читателя в заблуждение, вызывая при этом подленько приятные ощущения.
Специфику литературы своего времени Нелл профессионально подмечала и в самих производителях литературы, ведь среди её клиентов было немало писателей:
Вдохновенная болтовня поэтов – это всегда высокопарная мастурбация, и больше ничего.
Далее она выносит суровый приговор:
Писатели лучше говорят, чем ебутся.
(Ну как мне не горевать, что она уже умерла?! – не ринуться уже к ней, чтобы постоять за писательскую братию, а точнее – только за себя.)
Нелл ставила музыкантов по сексуальным способностям значительно выше писателей, ведь те вообще не говорят, а только пиликают, зато они ублажали её повсеместно, то есть гармонично. Вот она – вечная музыка.
Это вовсе не значит, что Нелл не понимала силы слова – она сама ею постоянно пользовалась, то и дело замечая, как люди боятся слов:
Если бы всех нас меньше шокировали слова, то мы все были бы здоровее.
Нелл приходит к великой истине, которую теперь любят время от времени произносить, но так и не научатся повсеместно воплощать:
Слова «аномальный» или «извращённый» при настоящем сексе между мужчиной и женщиной не несут никакого смысла.
Вот человечество существует тысячи лет, а эта основа отношений между любовниками по-прежнему требует защиты от законов, созданных для истязания людей за то, что они смеют испытывать наслаждение. Сексуальные законы в обществе обращены против людей, они отдают людей на расправу моралистам-истязателям-убийцам, которым даются права вершить любые беззакония, основанные на их трактовке якобы божественных повелений. А по сути, любой закон, ограничивающий секс (за исключением такого, что несёт боль или доводит до крови – каковыми были ограничения в Неллином борделе), должен считаться несправедливым, а люди, пытающиеся его провести, – самыми опасными преступниками.
Но задача общества – под предлогом «очищения нравов» наживаться на человеческих страстях, ставя похоть вне закона и тем искусственно взвинчивая цены за её удовлетворение. Ярким примером такого приёма являлось введение сухого закона в Америке, который лишь способствовал повышению цен на алкоголь. Этот закон не удержался долго, потому что его всенародно нарушали и он слишком нарочито шёл против человеческой жажды счастья, находить которое в алкоголе даже при сухом законе было более доступно для всех, чем находить счастье в разнообразной ебле. Если бы, например, разрешили пить алкоголь по домам, но не разрешали бы пить вне дома, то этот закон продержался бы значительно дольше, ибо он скопировал бы успешное многовековое притеснение секса: «ебись дома с женой, но больше нигде и ни с кем». Этот закон даёт хотя бы минимальный легальный выход сексуальной энергии, но конечно же всё равно повсеместно нарушается, хотя продолжает существовать. А ошибка сухого закона была в его тотальности – он загонял человека в тупик, и потому народ взбунтовался.
Нелл точно различает:
Есть люди, которым нравится измываться над людьми, и если у них что-то важное не получается, например секс, то они измываются над людьми ещё больше.
И далее:
Люди, ничтожные в сексе, ничтожны и во всём остальном, разве что они проецируют свою сексуальную энергию на стремление к власти.
А власть они используют для того, чтобы устанавливать античеловеческие законы, лишающие остальных людей того счастья, которого лишены они сами. И в лишении счастья других законодатели испытывают собственное счастье.
Нелл любила Америку, но была чужда политической символике, ради которой столько людей шло на смерть в войнах её времени. Как мы созвучны с ней в отношении к флагу, о чём я писал в своём романище
[5]
. А тут моя любимая проститутка пишет:
Для меня флаг – это всего лишь сшитые куски материи, даже если принимать во внимание всё, что они олицетворяют. Я никогда не путала страну и государство. У меня никогда не было влечения умереть за флаг, или за историю, или за политиков.
Моя, увы, только идейная близость с Нелл заключается и в нашей общей нелюбви к празднованию Нового года. Она об этом отзывается так:
У меня никогда не было желания радоваться уходящему времени.
А я об этом пописывал на заре General Erotic в нумере всего 2 (см. также с. 333–338 в: Михаил Армалинский. Что может быть лучше? М.: Ладомир, 2012).
Идеи равенства, провозглашённые американской Конституцией, были использованы без всякой заботы о людских сексуальных нуждах. Это конституционное равенство весьма ограничено и полностью перестаёт действовать на территории любовного ложа: именно на нём становится ясно, насколько все люди неравны, и это тоже подметила Нелл.
Квинтэссенцией обретённых Нелл знаний явился составленный ею моральный и физиологический кодекс проститутки, который обеспечивает успешность занятия этой благородной профессией, часто переходящей в искусство.
Нелл также вывела необходимые требования к борделю, который можно было бы назвать «роскошным». Следует помнить, что такой бордель был прежде всего мужским клубом, где прислуживали женщины. Мужчины вкусно и плотно обедали, беседовали, пили лучшие вина и отборные крепкие напитки, играли в карты, слушали музыку и, если хотели, поднимались с женщиной в её спальню.
