Всё это говорит лишь о том, что Дженне ещё предстоят тяжёлые битвы со своей зависимостью, несмотря на happy end
[11]
в её книженции, куда она втискивает и такую многообещающую фразу:
Говорят, что время залечивает все раны. Наркотики делают это ещё быстрее.
Тони, единственный и старший брат Дженны, тоже по-крупному сидел на наркоте и занимался грабежами, но ему удавалось не попасться. Контакты с ним у Дженны прекратились, как и с отцом, и она была вся сконцентрирована на своём хахале, который поставлял ей наркотики. Потому Дженна держалась за него обеими руками и ногами и грудями, несмотря на постоянные ссоры, скандалы и на его многодневные исчезновения – она была уверена, что безумно любит его и не может без него жить.
Личные отношения странны, – пишет Дженна, – потому что они не подчиняются логике. Вместо того, чтобы судить о них по фактам, мы оцениваем их по тому, что мы ожидаем от этих отношений.
Она всё ждала, что её хахаль Джек изменится. А он, на её удивление, становился всё хуже и всё глубже уходил в наркотики.
Все усилия Дженны направлялись на то, чтобы словить Джека на изменах, в которых она не сомневалась. Она устраивала слежки, обыски и прочую суету, чтобы доказать себе то, что она и так знала. Но её мозг был юн и задымлён наркотиками, а потому что же ещё было от неё ожидать.
Однажды Дженна пригласила свою знакомую присоединиться третьей, разумеется, по просьбе Джека. Дженна испытывала угрызения совести из-за того, что она изменяет ему с подружкой-стриптизёршей. Дженна хотела этой жертвой умилостивить бога справедливости. Её любовник сразу набросился на новое тело и через три движка туда-обратно вытащил хуй и переместился в Дженну, но та заметила, что перемещённый хуй весьма мягок. Дженна протянула руку к пизде подружки и почувствовала, что она вся залита семенем. И это взорвало Дженну – её любовник кончил так быстро в другую, будучи настолько возбуждённым новой пиздой, да и вообще, кончил не в Дженну. Она была так оскорблена, уязвлена и унижена, что устроила скандал и выгнала бедную невинную конкурентку. Дженну особенно задело, что последнее время Джек совсем её не ёб, а тут так разгорячился, что сразу кончил. И никак было Дженне не понять в год её совершеннолетия, что нет ничего нормальнее, как осточертеть своему сексуальному партнёру, когда живёшь с ним, и что точно так же нет ничего нормальнее, чем возбудиться хую от новой пизды.
Вот она, юная ревность (но и в тридцать она у неё та же), и нет никакой разницы между скандалом, устроенным из-за того, что парень посмотрел на другую, и скандалом из-за того, что парень кончил в другую, – это всё одни и те же потуги утвердить монополию на сперму любимого самца. Но, по счастью, в природе установлены беспощадные антимонопольные законы с восхитительной конкуренцией всевозможных пизд и хуёв. Не говоря уже о задах. А как говорил вроде бы Френсис Бэкон: «Победить природу можно только подчиняясь ей».
Естественным шагом после стриптиза по пути зарабатывания денег и выказывания себя несоизмеримо большему количеству мужчин был шаг в мир фотографии – позировать обнажённой для порнографических журналов. Этот шаг Дженна без труда совершила, раз и навсегда преодолев глупенькие выдуманные моралью границы. Каждая из них, казавшаяся ей тараканищем, быстро оказывалась ничем:
Раз – и нету великана:
поделом таракану досталося,
ничего от него не осталося.
(К. Чуковский. «Тараканище»)
Причиной начального никчёмного стыда был непривычный контраст: Дженна раздвигала ноги не перед голым любовником, а перед одетыми отстранёнными людьми. Если бы технические работники и фотографы были бы раздеты и со стоящими хуями, тогда бы Дженна чувствовала себя при деле и естественно. А то одетые люди вызывали у голой смущение. Одежда функционировала как укор. Не было круговой поруки обнажённости.
Сначала Дженне было стыдно снять трусики: танцевать с обнажённой грудью она уже привыкла, но без нижнего белья – нет, хотя Дженна описывает, как она находила thongs
[12]
с такими тонкими полосочками материи и как она их смачивала водой, чтобы они просвечивали, чтобы анус и пизда сияли сквозь них.
Здесь же, на фотосъёмке, она, видите ли, поначалу застеснялась снять трусики. Когда же она их всё-таки сняла, то вовсе не умерла, а радостно отснялась голенькой. Потом ей сказали, что настал черёд развести ноги. Это ей, бедной, ёбанной во все дырки, тоже было неудобно, но опять-таки развела и опять выжила.
Третий рубеж был славно преодолён, когда ей сказали show pink – покажи розовое – то есть разведи пальцами малые губы и покажи вход во влагалище. И это представилось Дженне поначалу неразрешимой задачей, но и с этим справилась без чьей-либо помощи.
Главной причиной её стыда было то, что вокруг не еблись. Будь это оргией, тогда и ноги бы её разводились, и губы, а неудобство и стыд появлялись из-за противоестественности ситуации: ноги раздвигает, а никто её не ебёт. Вот она суть стыда: он возникает, когда ебля только мысленная, а не реальная, ведь стыд – это результат бездействия, ибо во время действия – не до стыда.
С другой стороны, стыд возникал из-за «художественности», то есть из-за противоестественности ситуации (а суть «художественности» и есть противоестественность) – демонстрация пизды не по назначению: не для ебли, а для холостого показа во имя красоты и, следовательно, провокации желания.
Ещё одной причиной смущения Дженны была безэмоциональность фотографа, его молчание во время съёмок – он не произносил ни слова одобрения, не давал никакой обратной связи, и Дженна опасалась, что она показывает свою розовую плоть недостаточно или что её плоть недостаточно розова. Таким образом, стыд существовал из-за недостатка внимания к её телу – недостатка опять-таки противоестественного для Дженны, когда она привыкла, что зрители её стриптиза трепетали, глядя на неё, даже не видя розового, а тут ни похлопывания по плечу или по жопе – неудивительно, что от стыда пизда не розовой, а красной станет.
(Будем же помнить, что на этом жизненном этапе Дженне всё ещё восемнадцать лет.)
В результате успешности фотосъёмок (к девятнадцати годам её пизда стала красоваться в большинстве порножурналов) у Дженны возникло новое утешение от наркотиков и от депрессии – знание, что половина мужского населения США дрочит, глядя на её фото.
Я смеялась над ними всякий раз, едучи в банк, чтобы вложить деньги, —
радуется Дженна. Наглядным доказательством её популярности оказался мужик, который доставлял ей на квартиру заказанную в ресторане еду, – однажды он увидел Дженну на обложке журнала, узнал её и, когда в очередной раз принёс еду, хотел её изнасиловать. Дженна завизжала, напугала мужика, который в страхе убёг, а потом жила в ужасе, боясь выходить из квартиры.
Вот он, проблеск необходимой ответственности за обещание, данное разведёнными ногами.
