Мудозвон Алгрен купил фотокамеру и фотографировал Бовуар в процессе их путешествия по Миссисипи, но ни одна из фотографий не проявилась. Засветил плёнку или не знал, какую кнопку нажимать. Сколько бы порнофоток Бовуар осталось для грядущих поколений! А теперь приходится довольствоваться одним лишь её задом, да ещё с нераздвинутыми ягодицами (фото у меня на сайте http://www.mipa). com/win/GErl35.html заимствовано из рецензируемой книги).
Представляете такую голозадую фотографию Анны Ахматовой или Марины Цветаевой? Или хотя бы Ахмадулиной. Вся российская интеллигенция разом бы покончила самоубийством после непроизвольного оргазма.
Несмотря на бездарность своего любовника как фотографа, Бовуар перевела один из его рассказов и опубликовала в Новых временах.
Когда Бовуар сообщила Алгрену, что она должна уехать на два месяца раньше, чем намеревалась, он посчитал это предательством (я же писал – мудозвон). Он заявил, что не может любить на таких её условиях. Бовуар хотела всё обговорить, но он не желал разговаривать. Бовуар опять залилась слезами и соплями. Когда она покидала Штаты, Алгрен по-прежнему нудил, что готов на ней жениться. (Сильнее доказательства любви, чем согласие на собственное рабство, у мужчин не существует.)
Вернувшись в Париж, Бовуар написала письмо Алгрену:
Я не могла бы тебя любить больше, чем люблю, хотеть больше, чем хочу, или тосковать по тебе больше, чем уже тоскую. Ты, наверно, знаешь об этом. Но ты также должен знать, что может тебе показаться самонадеянным, в какой степени Сартр нуждается во мне. По сути, он очень одинок, разрываем внутренними противоречиями, беспокойный, и я его единственный настоящий друг, который понимает его, помогает ему, работает с ним вместе и даёт ему некоторый покой и утешение. Почти двадцать лет он делал для меня всё: он помогал мне жить, он помог мне обрести себя, он принёс ради меня много жертв… Я не могу покинуть его, я не могу оставлять его на долгое время и поэтому не могу отдавать всю свою жизнь никому другому. Мне неприятно снова говорить об этом. Я знаю, что навлекаю опасность потерять тебя, а я осознаю, что это может для меня значить.
Но вдруг оказалось, что Сартр решил уехать на два месяца в Северную Африку. Бовуар, узнав об этом, сразу послала телеграмму Алгрену, что планы изменились, может ли она приехать к нему на месяц.
Он убил её ответной телеграммой:
Нет, слишком всё это тяжко.
А планы Сартра изменились потому, что Ванетти позвонила Сартру из Нью-Йорка, рыдая, сообщила, что не может вынести разлуки с ним, и просила провести с ней месяц на юге Франции. Сартр согласился. Получалось, что Бовуар сократила свою поездку на два месяца, чтобы быть с Сартром, а он предал её.
Бовуар снова написала Алгрену выдуманную историю. Мол, она стремилась в Париж помочь Сартру с его киносценарием, но всё, мол, отменилось и фильм делаться не будет («кина не будет, кинщик заболел»), и она Сартру не нужна, а он предложил ей оплатить поездку в Чикаго в качестве компенсации за изменение ситуации (Сартр почувствовал себя виноватым и отмазывался деньгами). Как всегда, Бовуар ни слова о Ванетти не упоминала. Через пятнадцать лет после этого, когда она в книге Сила обстоятельств рассказала правду и Алгрен узнал, что Бовуар ему лгала, он прервал с ней всякие отношения.
Сартр провёл месяц с Ванетти на юге Франции, а потом он и Бовуар поехали на шесть недель в Алжир. На некоторое время к ним присоединился Бост.
По возвращении в Париж Бовуар вела свою жизнь с Сартром, а Алгрен был в одиночестве и писал, что ему пора завести собственную женщину. (Додумался наконец.)
После восемнадцатилетней жизни по отелям, в октябре 1948 года, Бовуар переехала в маленькую квартиру. Район был арабский, бедный, на улице часто происходили драки, потолок в квартире протекал во время дождя, но она всё равно любила собственное жилище.
Когда под квартирой Бовуар освободилась маленькая однокомнатная квартирка, в неё вселились Бост и Ольга. Но у Ольги опять обнаружилась дырка в лёгком, и она уехала в швейцарские горы, лечиться. Вскоре после любови с Алгреном Бовуар перестала спать с Бостом (с её слов). Он якобы ужасно ревновал её, хотя у него не было недостатка в любовницах. Но Бовуар всё равно осталась с ним друзьями и Второй пол она посвятила Босту.
Бовуар, как Сартр, считавшая, что «человеческая природа» – это фикция, а существуют лишь социальные обстоятельства, написала фразу, которая получила широкое хождение среди женского народа:
Женщиной не рождаются, женщиной становятся.
(Это испокон веков было само собой разумеющимся: рождаются девушкой и становятся женщиной, когда рвут целку. Но Бовуар конечно же имела в виду высшие социальные материи – а что толку? Суть оставалась та же.)
Естественно, если женщину определять не по пизде, а родившегося ребёнка считать среднего рода, и только после того, как общество втиснет его в своё прокрустово ложе нравственности, решать, какого пола является дитё, в зависимости от того, какие части Прокруст отрезал, то тогда Бовуар становится более-менее права. Но ведь всё божественное, генетически вложенное в нас, определяет девочку по пизде, а мальчика по хую и экзистенциалистские штучки с убогим атеизмом, с пренебрежением половыми органами и генетикой попахивают советской властью, которую Бовуар с Сартром так возлюбили.
Алгрен заявился в Париж в мае 1949 года. До его приезда Бовуар успела закончить Второй пол. Все её утверждения в этой книге выстроены на идее свободы. Мол, если женщина несвободна, то её либо притесняют, либо она выбирает несвободу, и в обоих случаях это является ужасным злом. Бовуар пишет о методах избегания свободы, которыми женщины пользуются: замужеством, житьем на содержании у мужчин – это, мол, лёгкий выход. Ей не пришло в голову, что свобода – это вовсе не универсальное благо, что большинство людей рады быть несвободными, только чтобы хозяин заботился о них. Что, наконец, сама свобода может существовать только как противопоставление рабству.
Вот снова я, былой, молоденький и умненький:
Я цепи прошлого сорвал
и впрягся в настоящее.
Зачем же я себе соврал,
что рабство преходящее?
Всегда – рабы или чужих,
или своих желаний.
Свобода, ты среди живых
когда-нибудь жила ли?
(«По направлению к себе»)
Такую бредятину о женской свободе могла написать только бездетная женщина, чуждая детей, гнушающаяся беременности. Самое смешное, что Бовуар брала на себя смелость выступать от имени всех женщин, тогда как женщины, подобные ей, бездетные, одержимые в основном еблей, а когда её нет – писаниной, составляют меньшинство. Продолжая линию бовуаровских рассуждений – женщины, для того чтобы достичь максимальной свободы, должны вообще отказаться от деторождения.
В то время в круг притяжения Сартра попала молодая пара – Мишель и Борис Виан, которые устраивали смачные вечеринки. В мае 1949 года на одной из них Сартр стал заговаривать с без передыху танцующей Мишель, прося её остановиться хоть на минуту и поговорить с ним.
