– Что? А, «Гамлет». Ну, мы репетируем. Еще я играю в детском спектакле и пробую себя в новом невероятном проекте молодого норвежского драматурга, ей всего двадцать два, очень талантлива, а мы собрались, чтобы помочь ей, ну, на общественных началах, если вы понимаете, о чем я, сыро, из недр, прямо с улицы…
– Понимаю, – кивнула Миа. – Куда приходила ее почта?
– Чья?
– Вероники Бах.
– Ее почта? Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, ее почта приходила домой или в дом престарелых?
Бенджамин Бах был в замешательстве.
– Э-э-э, бóльшая часть приходила домой. Какую почту вы имеете в виду? Что-то приходило ко мне, и я пересылал ей или привозил с собой, когда навещал ее. О какой почте идет речь?
Миа достала из куртки листочек и передала через стол Бенджамину.
– Это ее номер мобильного?
Он взглянул на листочек и еще больше удивился.
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Этот номер. Он принадлежал ей?
– У прабабушки не было мобильного, – сказал он. – Она ненавидела их. И зачем он ей, там же у всех выделенные линии.
Миа убрала листочек обратно в карман.
– Спасибо, – сказала она, поднявшись. – Это все что мне нужно было знать. Хорошо, что вы нашли время.
– И это все? – спросил Бенджамин, чуть ли не разочарованно.
– А, нет, еще кое-что. – Миа села обратно. – Кто унаследовал все за вашей прабабушкой?
– Мой отец.
– Не было ли речи о том, как бы это сказать, что она хотела завещать все свое имущество какой-то общине?
Бенджамин Бах притих. Поковырялся зубочисткой во рту и посмотрел в окно.
– Я обязан отвечать на это? – наконец произнес он.
– Нет, конечно, не обязаны, – сказала Миа, хлопнув его по руке. – Просто я занимаюсь большим делом, всплыло ее имя, и я не должна этого говорить, Бенджамин, но…
Она наклонилась ближе к нему.
– Мы так близки к разгадке, и если бы вы помогли мне, я, наверное, раскрыла бы его уже сегодня вечером.
– Большое дело?
Бенджамин тоже склонился ближе к ней и заговорил шепотом.
Миа кивнула и приложила палец к губам. Бенджамин кивнул в ответ. Отклонился назад и по-актерски притворился, что ничего не было.
– Это останется между нами? – сказал он, оглядевшись.
– Конечно, – прошептала Миа.
Бенджамин кашлянул.
– Мой отец очень гордый человек, если кто-то узнает об этом…
– Это останется между нами, – подмигнула Миа.
– Мы заключили сделку, – быстро сказал он.
– Какую сделку?
– Она изменила завещание прямо перед смертью.
– Сколько должно было отойти общине?
– Все, – кашлянул Бенджамин.
– Но вам удалось остановить ее?
Он кивнул.
– Отец нашел общину. Угрожал судебным иском. Предложил сумму. Так все и закончилось.
– Насколько большую сумму?
– Достаточно большую.
Миа изучающе посмотрела на молодого актера. Он выглядел искренне и невинно, но как бы то ни было, он был актером. У него был доступ к телефону Вероники Бах, и он только что сказал, что репетирует «Гамлета».
Who’s there?
На мгновение она подумала, не забрать ли его в участок для дальнейшего допроса, но решила, что лучше будет установить за ним слежку. Они быстро выяснят, является ли Бенджамин Бах тем, за кого себя выдает.
– Большое спасибо, – сказала Миа и снова дотронулась до его руки. – Вы очень помогли нам.
Она поднялась и застегнула молнию на куртке.
– И это все? Вы не хотите ничего перекусить?
– Нет, спасибо. Увидимся, Бенджамин.
– Увидимся, Миа. Увидимся.
Миа надела шапку и вышла из кафе с улыбкой на лице.
45
Тобиас Иверсен свернулся в комочек так, чтобы проползти под забором к своему пункту наблюдения. Отсюда открывался хороший вид прямо на постройки в лесу. Он разбил палатку за деревьями, где никто не мог его увидеть, и заночевал там. Вообще он подумывал вернуться домой, но после встречи с девочкой в сером платье он просто должен был остаться тут. Ракел. Так ее звали. Она написала ему записку, попросила о помощи. Сейчас важнее остаться здесь, в лесу, чем идти обратно, в мрачный дом, где никто не улыбается. Тобиасу было всего тринадцать, но чувствовал он себя намного старше. Ему приходилось быть старше уже долгое время. Он переживал такие вещи, о которых не нужно знать детям, но теперь это уже неважно. Здесь, в лесу, он сам себе господин.
Тобиас наклонился к самому краю и поднял бинокль. Внизу во дворе все было тихо. Он не знал, сколько сейчас времени, но вряд ли много, ведь еще не до конца рассвело. Теперь он подробнее разглядел то, что заметил прошлым вечером. Без сомнений, они тут строили много всего. Повсюду лежали материалы, доски разного размера, мешки, наверное, с цементом, потому что рядом стояла бетономешалка, маленький трактор и еще маленький экскаватор. Всего там было семь домов, все белые. Главный корпус, маленькая церковь с крестом на верхушке, два стеклянных дома – скорее всего, парники, три домика поменьше и маленький сарай. Накануне вечером Тобиас лежал на том же месте, пока не стало слишком темно для бинокля. Он составил небольшую карту окрестностей, со всеми домами, с полем, с песчаными холмами, с самыми большими кучами досок и с воротами. Высокий забор, через который они просовывали записки, окружал всю территорию, судя по всему, вход был только один. Ворота. Он не видел, заперты ли они, но видел, что закрыты. Вчера он видел, как их открывал какой-то мужчина. Прямо перед тем, как стемнело, приехала большая черная машина, может, «лендровер» или «хонда CR». Тобиас немного разбирался в машинах. Он не очень ими интересовался, больше любил мотоциклы и мопеды и все, что может ездить по пересеченной местности, но все-таки кое-что понимал и в них.
В автомобиле сидели двое, их принимали так, словно это король, или премьер-министр, или кто-то подобный. Молодой человек с короткими светлыми волосами, слуга или охранник, выпрыгнул из машины первым и побежал открывать дверь второму человеку, мужчине постарше с кучей седых волос и посохом, прямо как у Гэндальфа из «Властелина колец».
Все вышли из домов, кивая и кланяясь новоприбывшим, некоторые лично поприветствовали седого мужчину, а потом они все вместе зашли в главный корпус с крестом наверху. Потом стемнело, и он уже больше ничего не видел. В окнах домов горел свет, но они были покрыты чем-то вроде стекла, или не совсем стекла – в общем, через него ничего не видно. Тобиас не знал, как оно называется. После этого он съел свои бутерброды и подогрел немного супа на газовой горелке. Он был очень осторожен, ведь вообще-то нельзя пользоваться горелкой внутри палатки, но он не хотел светиться снаружи, его же могли заметить. А еще он видел по телевизору, что все полярники так делали. Берге Оусланд, например, зажигал горелку внутри палатки, потому что снаружи было слишком холодно, или боялся медведей, или еще по какой-то причине. Во всяком случае, он так делал.
