На основе официальных статистических данных Еврокомиссии французский экономист Патрик Мессерлен определил, во что обходятся странам ЕС все эти торговые барьеры — тарифы, квоты, экспортные субсидии, антидемпинговые меры и т. д. Согласно его выводам, ежегодные потери от них составляют 5–7 % от совокупного объема ВВП стран Евросоюза. Другими словами, в случае полной либерализации торговли ЕС каждый год получал бы дополнительные доходы, почти в 3 раза превышающие весь ВВП Швеции. Мессерлен отмечает, что в секторах, которые он изучил, рабочие места, сохраненные благодаря протекционистским мерам, составляют примерно 3 % от общего количества. Каждое из них обходится примерно в 200 тысяч долларов в год, что почти в 10 раз превышает размер годовой зарплаты в этих отраслях. На эти деньги каждому человеку, чье рабочее место сохраняется за счет протекционистских тарифов, можно ежегодно выдавать по «роллс-ройсу»: нам бы это не обошлось дороже, а главное — не за счет бедняков из развивающихся стран
[94]
. «То или иное производство бывает либо прибыльным, и тогда оно не нуждается в защите импортными тарифами, либо убыточным, и тогда оно защиты не заслуживает», — заметил как-то экономист Элай Ф. Хекшер
[95]
. Из-за протекционистских тарифов и субсидий трудовые ресурсы и капиталы, которые могли бы использоваться для повышения конкурентоспособности ЕС, остаются в тех секторах, где страны Евросоюза не обладают сравнительными преимуществами. Таким образом, ЕС обрекает развивающиеся страны на нищету, причем делается это не ради всех европейцев, а в интересах немногочисленных, но шумных лоббистских группировок.
Власти США, которым в 1996 году непостижимым образом удалось побороть групповые интересы и сократить субсидии, в последнее время сдают многие из тяжело завоеванных позиций. Принятый в 2002 году закон предусматривает введение субсидий, общий объем которых только в первые десять лет составит 180 миллиардов долларов. Кроме того, как и в Европе, от этих субсидий выигрывают прежде всего зажиточные слои. Так, в 1999 году 45 % таких выплат досталось самым крупным фермерским хозяйствам, составляющим всего 7 % от общего количества.
В последние годы Соединенные Штаты и ЕС провели некоторые «либеральные» реформы в области торговли с беднейшими странами. Однако эти меры носят символический характер: они не распространяются на товары, способные составить реальную конкуренцию продукции стран Севера. Принятым в Соединенных Штатах законом об обеспечении роста и возможностей развития Африки (Africa Growth and Opportunities Act) вводится принцип свободной торговли всеми видами продукции, которые африканские страны не в состоянии производить качественно, но табак и орехи в этот список не вошли. Инициатива ЕС под названием «Все, кроме оружия» (Everything but Arms) предусматривает отмену тарифов в отношении наименее развитых стран мира, но для таких товаров, как бананы, сахар и рис, вводится длительный «переходный период». Нередко эффективность подобных мер сводится на нет строгими нормативами относительно происхождения компонентов продукции развивающихся стран. Так, Гаити может беспрепятственно ввозить в страны ЕС кофе, но не футболки, если они сшиты из импортной, например китайской, ткани. Некоторым товарам доступ на европейский рынок закрывают произвольные нормативы в области экологии и безопасности — часто они вводятся именно в качестве протекционистской меры, а не с целью реального улучшения качества и экологичности изделий.
Конечно, точно подсчитать ущерб, который наносит развивающимся странам протекционистская политика, весьма непросто, но такие попытки делаются. В докладе лейбористского правительства Великобритании по вопросам глобализации утверждается, что сокращение импортных пошлин в промышленно развитых государствах и странах третьего мира на 50 % принесло бы последним дополнительные доходы в размере примерно 150 миллиардов долларов — эта цифра втрое превышает объем всей международной помощи, направляемой на цели развития. По оценкам ЮНКТАД, получив больший доступ на рынки богатых государств, развивающиеся страны смогли бы увеличивать экспорт на 700 миллиардов долларов в год, что в 14 раз превышает общий объем получаемой ими помощи в целях развития
[96]
.
Опыт Латинской Америки
Одно из традиционных опасений, связанных с развитием торговли между Севером и Югом, заключается в том, что его результатом станет зависимость третьего мира от экспорта сырья в промышленно развитые страны. Придерживаясь принципов свободной торговли, утверждают сторонники этой точки зрения, развивающиеся страны никогда не смогут осуществить индустриализацию и перейти к экспорту промышленной продукции. Поэтому во многих из этих стран возобладала идея о «замещении импорта», согласно которой государство под защитой заградительных тарифов должно строить и развивать национальную промышленность за счет производства товаров, которые в противном случае приходилось бы ввозить из-за рубежа. Целью такой политики является своего рода автаркия — способность удовлетворять все потребности за счет собственных ресурсов, а не специализация, ставящая страну в зависимость от международной торговли. «Теория зависимости» быстро обрела популярность после Второй мировой войны; немало сторонников у нее нашлось и на Западе. Именно поэтому в 1960-х годах западные наблюдатели предполагали, что Северная Корея — страна с закрытой экономикой — «перегонит» Южную Корею, взявшую курс на развитие экспортных отраслей, и оценивали перспективы маоистского Китая куда выше, чем Тайваня с его ориентацией на торговлю. Политика «замещения импорта» проводилась также в Индии и ряде африканских стран, однако образцом для них послужил послевоенный опыт Латинской Америки
[97]
.
В том, что руководство Чили, Бразилии, Аргентины и ряда других латиноамериканских стран взяли на вооружение эту концепцию, нет ничего удивительного. С середины XIX века этот регион переживал экономический бум за счет экспорта небольшого количества видов сырья — таких, как кофе, бананы, сахар, хлопок и медь. Это, однако, не обеспечивало латиноамериканским странам всестороннего развития, поскольку их общество имело ярко выраженную сословную организацию. Небольшой привилегированный слой латифундистов владел гигантскими земельными угодьями, на которых трудились легионы обездоленных и неквалифицированных батраков, зачастую получавших жалованье натурой — продукцией, производившейся в этих поместьях. Малочисленная элита получала со своей собственности огромные прибыли, но не вкладывала их в дело. Закупать машины, увеличивающие производительность труда, ей было незачем, поскольку рабочая сила имелась в избытке; в повышении урожайности также не было заинтересованности — посевных площадей хватало, а если возникала необходимость их расширить, землю просто отнимали у местных жителей. В результате сельское хозяйство не развивалось; спрос на промышленную продукцию тоже не увеличивался, поскольку доходы людей оставались низкими. Представители элиты не проявляли интереса ни к технологическим усовершенствованиям, ни к улучшению организации производства. Что же касается работников, то низкий образовательный уровень, социальная дискриминация и регулирование торговли не позволяли им заняться малым бизнесом. Экономика латиноамериканских государств по-прежнему зависела от экспорта нескольких видов сырья. Когда в 1930 году разразился мировой экономический кризис и богатые страны вновь ввели протекционистские барьеры, это стало страшным ударом для стран Латинской Америки. Возможности для экспорта, служившего основой их экономики, практически исчезли.
