– Я же уже говорил, я – Валленштейн, – объяснил я. – Граф Валленштейн. Вы забыли, от кого прибыли те доблестные рыцари, благородные во всех отношениях, что привозили за меня выкуп?
Он охнул, всмотрелся в меня пораженно, затем выражение глаз изменилось.
– Сэр Ричард, – проговорил он уважительно, – мне кажется, вы просчитываете свои шаги на несколько ходов вперед.
– А что тут удивительного?
Он пожал плечами.
– Обычно лорды даже первый шаг делают, не зная, во что вступают. Главное – ввязаться в драку! А там видно будет.
– Я мутант, – сообщил я. – Наверное, мама переела модифицированных продуктов. Или индигиец! Это не какой– нибудь индирогандиец, хотя я тоже не очень-то обожаю драки, если честно. Но побеждать люблю.
Они ничего не поняли, но гроссграф и должен выражаться мудро, а барон Альбрехт ответил уже деловито:
– Я соберу всех, кого смогу. Вы уже продумали, чем еще обезопасите?
– Тоннель?
– Да.
– Скажу всю правду, – ответил я, посмотрев ему в глаза. – Всю правду, и только правду. Я отыскал в тоннеле артефакты неслыханной мощи. И любого сотру в порошок, кто вздумает препятствовать моему ндраву или решится напасть на меня. Теперь я чудовищно силен! Куда сильнее, чем был вчера. Силен и опасен.
Он тоже смотрел мне в глаза, я не дрогнул ни мускулом лица, и барон Альбрехт склонился в подчеркнуто почтительном поклоне.
– Сэр Ричард, все будет сделано, как вы велели!
– Не затягивайте, – предупредил я. – Открытие Тоннеля нарушит весь многовековой баланс между Югом и Севером. Если упустим над ним контроль, потомки нам не простят.
Совещание-инструктаж, проведенное в таком бодро-административном духе, в самом деле не заняло много времени. Я ничего не объяснял и ничего не доказывал, только отдавал приказы, которые никто не оспаривает, что понятно, но даже и не сомневается в их выполнимости, нужности и целесообразности.
Восторг приподнимал меня, как взлетающего навстречу ветру гуся, я чувствовал, как сзади распускается огромный павлиний хвост, отдельные перья выстреливаются вверх и рассыпаются красочными фейерверками.
– Все, – сказал я гордо, – выполняйте! И мы покажем всем гадам.
Макс уточнил:
– Кому?
– Всем, – сказал я твердо. – Все – гады. Только вы – избранные! Даже, можно сказать, Избранные. Мною, конечно. Для великих дел. И мы их натворим, натворим… Весь мир содрогнется… только в движении сила растет и набирает мощь! Так не остановимся же, други.
Барон Альбрехт спросил в некотором сомнении:
– Что, все-таки будем воевать?
Я посмотрел на него строго и отечески.
– Дорогой барон… Мой девиз – «Пусть воюют другие!». Если повертите его так и эдак, увидите, что он весьма как для государства, так и для отдельного человека. Но если, конечно, кто-то где-то мирно жить не хочет, мы просто обязаны этим гадам обломать рога и установить на их землях наш справедливый строй!
– Гм, – сказал барон, – чуточку яснее. В смысле, больше тумана, что дает простор для маневра.
– Да, барон, – ответил я победно, – перед нами простор!.. Хочу добавить, вспоминая старый разговор о тоннеле, если что-то не по силам, то не решайте, что это вообще невозможно. Но если это что-то возможно для человека вообще, то считайте, что по силам и всем нам!
Они проводили меня несколько удивленными взглядами, сэр Растер едва не спросил, где это я уже успел дернуть кувшин-другой крепкого вина, несу такие умности, что и на голову не налезают.
Я гордо и красиво поднимался по лестнице, чувствуя, как распущенный хвост задевает перила. Встреченные по дороге люди торопливо прижимались к стенам, я двигался по коридору с такой важностью, что перья царапают сразу обе стороны.
Никогда я еще не говорил и не держался со своими соратниками так гордо и напыщенно, победы в самом деле окрыляют. Чувствую, как между лопатками чешется, режутся белые и пушистые крылья на летучемышьей основе.
Встречные кланялись и пропадали, как дым, а я спешил наверх, где уют и Лоралея, где мое сердце, мое счастье, моя жизнь и приготовленный для меня ужин.
Лоралея бросилась на шею, словно не виделись лет сто. Или тысячу. Я жадно целовал ее, нежную и сияющую, наконец усадил за уже накрытый стол, сам сел напротив и потер ладони.
– С чего начинать?
– Мой лорд, – воскликнула она звонким, как у олененка, голосом, – я хотела бы, чтобы вы начали с меня, но все-таки предпочитаю, чтобы вы пообедали! Хорошо пообедали.
Я потянул носом, запахи умопомрачительные, каждое блюдо так и просится в мою жадную и ненасытную пасть.
– Под твоим руководством?
– Да, – ответила она скромно, спросила с тревогой: – Что-то не так?
– Даже лучше, – ответил я, – чем так. Бесподобно! Только зря ты опускаешься до кухни. Ты должна царить, парить, повелевать. Все в твоей власти, а ты торчишь на кухне, фи…
Она засмеялась, показывая красивые жемчужные зубки и красный зовущий рот:
– Мой повелитель, как вы не понимаете!
– Чего?
– Для женщины такое удовольствие видеть, как мужчина ест сделанное ее руками!
– Тогда и тарелки погрызу, – пообещал я, – раз уж ты их касалась передними лапками.
На душе тепло, Лоралея сияет и лучится, как утренняя звездочка, донельзя счастливая, что может ухаживать за мной, что я рядом и что принимаю ее услуги.
А я, проголоданный, как стая волков, пожирал все, что она подкладывала в мое блюдо, с любовью глядя, как там все исчезает. Вином запивать не стал, и так пьян от счастья, успехов и вообще от такой жизни.
Когда я принялся за сладкое, Лоралея перехватила мой пристальный взгляд, покраснела, брови в удивлении приподнялись.
– Мой господин, – спросила она жалобно, – что вы так на меня смотрите… очень даже внимательно?
– Размышляю над богословскими проблемами, – пояснил я.
Ее брови поднялись еще выше.
– Богословскими?
– Ну да, – ответил я. – Под конец творения была создана женщина, от дальнейшего Бог благоразумно отказался. Это, правда, можно толковать двояко… гм… но я считаю, что Господь пришел в восторг от своего творчества и мудро решил, что лучшего уже не создаст.
– О, мой господин…
Она взяла предложенную ей чашку кофе, мы пили одинаковыми глотками и даже синхронно, глядя друг другу в глаза. Румянец на ее щеках разгорался все ярче.
Наконец я отбросил пустую чашку и, подхватив смущенную Лоралею на руки, добежал до ложа и упал там, не выпуская ее из рук. Она обхватила меня за шею и жарко поцеловала.
