* * *
Даый сидел прямо на голой земле. Белый тюрбан, белая рубашка, белые штаны. Бурая шерстяная аба на плечах, ухоженная расчесанная борода – очень достойный, почтенный вид. Мягко улыбаясь и поднимая худую смуглую руку, он негромко, но внятно говорил:
– Вы спрашиваете: каков наш ответ на крики о несправедливости? Ваши улемы отвечают: Книга Али! И мы говорим то же самое! Но в наших землях, о воин, нет несправедливости. Ибо в землях карматов правоверные не платят налогов сверх положенной десятины! Среди нас нет бедных и нет богатых – ибо все мы, как и говорил Всевышний через Али, – равны в обладании имуществом…
Лица сидевшего перед проповедником муллы Марвазу было не видать. Зато очень хорошо видать было слушателей: сгрудившись, наваливаясь друг другу на плечи и спины, они чуть ли не на голову даыю свешивались – и лица их казались завороженными. Словно говорил затейник-рассказчик о тысяче и одной нишапурской ночи: глаза у всех стеклянные, рты растопырены, пятерни рассеянно чешут волосню под рубахой…
– Не расскажешь ли ты мне правду о ваших обычаях? – дребезжа, вклинился в гладкий распев голос старого муллы. – Истина ли то, что говорят о вас? Рассказывают, что в общинах, провозгласивших себя праведными, дозволены свинина и вино!
– Это длинный и долгий разговор, о шейх, – улыбался даый, предостерегающе выставляя сухую длиннопалую ладонь. – О нас много говорят – и еще больше клевещут!..
Кругом одобрительно кивали и кхекали.
– Наши имамы проповедуют: кийам, воскресение, – при дверях!
Люди перешептывались, склоняли головы в знак согласия.
– Разве не видите вы – кругом знаки! Знаки, возвещающие конец мира несправедливости и гонений!
– Да! Да!.. – звучало отовсюду.
– Так что о свинине? – грубо встрял мулла.
– Оооо, кийам не измеряется съеденным мясом! Как воину во время похода дозволено больше, так и идущему путем истины дозволено воинское! Правоверные! В наших землях не надо гнуть спину и копить медяки до тридцати пяти лет, чтобы получить в жены толстопузую и кривую дочку соседа, которую за тебя сговорят родители!
Слушатели согласно ахнули и запереглядывались, похлопывая друг друга по плечам.
– В наших землях вас встретят красавицы, подобные гуриям рая! Воины истинной веры находят усладу в райских садах уже сейчас!
Единый долгий стон восхищения.
– Это блуд! – попытался пискнуть мулла, но его прервали нетерпеливые крики:
– А правда, что у вас бабы общие? А по скоко дают каждому?
– Ооооо!.. – Даый поднял обе ладони. – Райское наслаждение необходимо заслужить! О нас рассказывают много превратного – в том числе клеветники распространяют лживые слухи о том, что мы отравляем людей гашишем! Знайте же, о правоверные, – это не так!
– Конечно, это не так!
Брякнувший металлом нечеловеческий голос заставил Марваза вздрогнуть – и прогнал наваждение.
Даый медленно поднял глаза и увидел сумеречника. Тарик сидел высоко в седле и бесстрастно глядел на проповедника сверху вниз.
– Конечно, это не так, – повторил самийа. – Вы умеете морочить легковерным голову так, что им не надо никакого гашиша.
И взмахнул рукой:
– Укоротите его на голову!
Одним словом, правильно поступил господин Меамори, оставив им сумеречников: те цапнули даыя, который чуть не ускользнул на манер склизкой змеи в толпе. Двое заломили руки, один свистнул мечом. Марваз увидел, правда, только мокрый песок и оскаленную бородатую башку в размотавшейся чалме. И то мельком – они с куфанцами уже жестко дрались с ополоумевшими дураками: месились кулаками, закрываясь локтями с намотанной сверху джуббой.
Драка прекратилась вдруг – как и началась. Тяжело дыша и поправляя съехавший разодранный ворот рубахи, Марваз оглянулся: на мгновенно опустевшем пятачке земли валялось уже несколько мокрых, облепленных песком голов. Облипли, видно, пока катились. В середине пятачка стоял Тарик. Длинный прямой меч в его руке зазвенел, встряхиваясь.
– Кому еще хочется пойти путем воскресения?! – рявкнул нерегиль.
Толпа медленно попятилась, оставляя на песке растопырившиеся конечностями трупы. Под телами расплывались черные пятна.
– Ну что ж: я вижу, здесь только истинные верующие… – ощерился нерегиль.
И с громким звяком вкинул меч в ножны.
– Расходитесь!..
Кругом быстро стало очень просторно. Только жопы под пологами шатров замелькали, быстро внутрь просовываясь. Правоверные, ага… Жопы правоверные, вот вы кто…
– Ты не дал мне окончить интересный разговор, о Тарик! – проскрипел за спиной знакомый голос муллы.
Абд-ар-Рафи ибн Салах стоял и недовольно отряхивал широкие рукава бишта.
– Что же в нем интересного, о шейх? – буркнул в ответ нерегиль. – Или ты думал, что люди врага придут и скажут: ооо, мы здесь затем, чтобы отобрать имущество, вас определить на каторжные работы, а женщин забрать и поделить между собой? Нет, о шейх. Они придут и скажут, что хотят всем только добра, счастья, свободы, равенства, братства и прочей хрени. Вот что они скажут.
– И все же, о Тарик… – начал было мулла.
И осекся.
Потому что нерегиль вдруг нахмурился и оскалился, словно от внезапной зубной боли – да еще и ладонь к уху приложил, словно ему туда заорали. Слушая ладонь, как раковину, Тарик вскинул руку: подождите, мол, я тут… что? Что он тут?
– Мне срочно нужно в главный лагерь! – нерегиль встряхнулся и отвел ладонь от уха.
Аураннцы, как оказалось, стояли со странными, застывшими лицами – причем схватившись за рукояти мечей.
Сейид гаркнул им что-то по-своему, и сумеречники мгновенно оказались в седлах.
– Договорим потом, о ибн Салах… – быстро сказал нерегиль мулле, приложив руку к сердцу в знак извинения. – Хунайн! По коням!
– Что случилось?..
– Потом!..
Они взяли с места в галоп и мгновенно скрылись в страшной пылюке.
Ну а Марваз с ребятами и муллой остались хоронить тела погибших.
– Разве можно учить истине мечом, – тихо сказал Абд-ар-Рафи, прикрывая одно тело своим плащом. – Посланник Всевышнего учил нас прощать и любить друг друга, а мы?..
– Посланник Всевышнего сказал: «Рай находится под остриями мечей», – пропыхтел Марваз, укладывая еще одного безголового мертвеца на циновку.
– Это слабый хадис, – буркнул мулла.
«Зато какой верный», – подумал про себя каид, но вслух ничего не сказал.
Абд-ар-Рафи махнул рукой:
– Потащили!..
И, взявшись за концы подстилки, они поволокли мертвеца прочь.
