Аль-Мамун сурово одернул себя за мальчишеское желание привстать в стременах и оглянулся на евнуха. Зухайр удобно устроился за спиной халифа: старый зиндж безмятежно заседал в широком седле мула. Скотина равнодушно прихватывала травку, лишь изредка шевеля ушами. Ноги свои евнух вытянул вперед и скрестил на шее животного. Стоптанные внутрь кожаные туфли неспешно покачивались в такт встряхиваниям мула, а Зухайр, отклячив толстую розовую губу, почесывал себе бок.
Заметив на себе взгляд господина, евнух малость подобрался и закричал, тыча толстым пальцем в пыль:
– Воистину, они бегут, да благословит Всевышний храбрость наших воинов!..
О том, что творилось внутри темного облака, рассказал вестовой.
Войска сошлись еще на рассвете – по всей линии строя. Но халифа занимало не сплошное месиво пешего боя в долине под ногами. Его интересовало то, что происходило за кипящими порядками карматской пехоты, – фланговый удар Тарика. Вся халифская конница – против всей карматской. Лишить пехоту прикрытия кавалерии и ударить в тыл. Разорить вражеский лагерь и перекрыть единственный путь отступления по мосту в Айн Дакаре. Столкнуть карматов в пропасти вади Невед и вади аль-Руккад. Ну, таков был план нерегиля.
Вестовой, задыхаясь от скачки и радости, прокричал, что джунгары отбили от карматского левого крыла знатную добычу – Красных. Весь корпус – вернее, все, что от него осталось после лобовой атаки Тарика. Еще гонец сказал, что Движущаяся гвардия вышла парсам в тыл и отрезала от остального войска. Левый край карматских порядков истекал кровью – его одновременно теснили куфанцы и конники хана Элбега. Красные пытались спастись бегством – а джунгары старательно гнали их к северу, прочь с поля боя. На верную смерть – в каменистых пустошах Джидура нет ни воды, ни корма коням. Только смерть и стрелы преследователей.
Не выдержав, Абдаллах все же привстал в стременах: ну хоть что-то разглядеть, ну хоть что-то. Даже белого шатра карматского военачальника не видать…
Начальствующий над гвардией евнух шагнул к стремени, придерживая затоптавшуюся под халифом кобылу – мало ли что. Грохот и крик поднимались над равниной, как пар над сковородой, лошадь мотала головой и утробно ржала, вытягивая шею.
– Что скажешь, Зирар? – раздраженный собственным бессилием, резко бросил аль-Мамун.
Начальник гвардейцев, зазвенев чушуйками панциря, пожал плечами:
– Я бы на месте карматского военачальника сделал одно – попытался собрать всю конницу в железный кулак.
– И ударить нерегилю в лоб, – тихо отозвался халиф, опускаясь обратно в седло.
Зиндж поднял широкое черное лицо и мрачно уронил:
– Да не попустит этого Всевышний, о мой господин…
Корпус Красных – это пять тысяч. Всего лишь пять тысяч. Где-то на юге, под покровом пыли собирались в железную клешню остальные конные карматы. Числом двадцать пять тысяч – в два с лишним раза больше, чем у Тарика. Где-то там, в сером облаке, строилась для атаки Асавира. Закованные в железо Бессмертные готовились нанести ответный удар.
* * *
Утро, правый фланг
Амурсана наметом шел вдоль строя – и высоко поднимал в руке кнутовище:
– Стоим! Стоим, ждем! Стоять, я сказал! Приказ Повелителя!..
Плеть он уже пару раз пустил в дело – осаживая разогнавшихся было молодых да горячих. После сшибки с джунгарами Бессмертные вдруг развернулись – и поскакали прочь. В бегство как бы ударились, ага. Амурсана еще успел подивиться: ну до чего ж простая хитрость, а как действует – еле остановили бросившихся в погоню дурачков. Притворное бегство, разворот и атака на расстроившего ряды врага – это исконно джунгарский маневр! И как эти парсы ему научились, интересно…
В желтом мареве впереди, там, где уходящей лавиной мчались Бессмертные, ярко взблескивали острия копий, высверкивали золоченые нагрудники на кирасах – нагрудники?!
– Разворачиваются! – заорал, тыча саблей в пыль, один из нукеров.
Увидев то, во что тыкала сабля, Амурсана сглотнул и широко раскрыл глаза. И тут же почти лег коню на шею: тот попытался вздыбиться под рукой, слишком сильно натянувшей поводья.
Бессмертные разворачивались – по громадной дуге, страшным, небывалым, невиданным порядком. Все как один. Слитной железной рекой, которая готовилась потечь вспять – на две конных тысячи Амурсаны.
– Ты видел карр-бад-аль-фарр, разворот Бессмертных, и не напрудил в штаны, парень! – почти в ухо заорал подскакавший ближе материн брат и расхохотался.
Амурсана заржал было в ответ – и тут же виски свело болью. Между ушами прошелестел страшный голос Повелителя:
Атакуем. Они заходят на вас по дуге – и в сторону от своей пехоты. Тебе – в просвет между ними и пехотинцами. Отрежешь от пехоты и ударишь во фланг. Гоните их к вади.
Счастливо задрав голову к небу Тенгри, Амурсана завыл по-волчьи. Захлебываясь радостью охоты, его стая подхватила клич.
– Мы загребем их в полы халатов как конский навоз! – орал за спиной дядя.
Вскинутый на дыбы жеребец злобно заржал – и принял с места в карьер.
* * *
Вади аль-Невед, сильно за полдень
Вот странно, вдруг подумал Хунайн: он ведь оглох, оглох напрочь, еще когда солнце стояло в зените.
А странно, что не ослеп, – передышку они взяли на побоище. Ну аккурат где мелел, в овражек сходил Вади Аллан. Там, где легли Бессмертные и джунгары Амурсаны – от ихнего-то боя Хунайн ибн Валид и оглох.
«В ножи, братья!» – орали все: и его куфанцы, и карматы. А в воздухе тоненько плыл лошадиный визг и не смолкал долго-долго. А карматы стояли, как железные, как стена стояли – все время, пока бились джунгары с Асавирой. И ломило там железо на железо: звон и грохот, звон и грохот забили уши.
А потом как в воздухе что-то переменилось. Хунайн сидел среди странного затишья, и, как в глазе бури, как в ножке смерча дышалось ему, пока затягивал он над локтем тряпку повязки. И тут Хунайн ибн Валид кожей почувствовал новый воздух. Все побежали, побежали вперед – ну и он побежал. Орали, конечно, себя не помня, – ну это было как всегда. Но карматы дрогнули – и отступили. Прочь, прочь, куда-то в долину побежали, бросая знамена, враги. Ну и выдохлись Хунайновы куфанцы-ребята, выдохлись. Вот и взяли себе роздых.
И огляделись.
Тени исчезают в полдень: это каид знал с детства. Вот и не было тени на том поле. Только солнце, блеск железа и сеющаяся пыль. Ноги, руки, копья торчком. И солнце в зените. В слепящем сиянии молча плескался над холмом джунгарский туг. Черный на ярком, развевались длинные лошадиные хвосты на шесте. А вокруг было пусто. Не было живых вокруг.
Ну а потом уж появились живые джунгары, загикали, засвиристели, как по-волчьи заплакали. Всё кричали, что надо вперед, в долину идти.
Ну они и пошли.
