Я сделал глубокий выдох.
– Разумеется, можно и так, – сказал я осторожно.
– Я просто не уверен в том, что достаточно силен.
Я побарабанил пальцами по столу.
– Вот в чем дело, Пол, – сказал я. – Вы сильны ровно настолько, насколько можете себя в этом убедить. Возможно, вы не хотите проходить эти испытания, представляя себе весь ужас, с которым вам придется столкнуться. Но это не значит, что вы не можете этого сделать. «Не могу» – снова история, которую мы рассказываем себе, а потом принимаем решение.
Я сказал ему, что у решения уехать будет одно важное последствие: фокус сместится с желания решить проблему на желание убежать от нее. А как только мы пытаемся убежать от проблем, они становятся, как ни странно, еще сложнее. Последствия отказа оказываются еще более ужасными, а наше ощущение беспомощности – еще более сильным. Мы страдаем от убеждения в неспособности решить проблему еще больше, чем в процессе ее преодоления.
Почему же мы часто верим, что не можем решить проблему? Это вызывает у нас меньше беспокойства (разумеется, мы беспокоимся сильнее, занимаясь решением проблемы и не будучи уверенными в том, что у нас что-то получится). В рамках одного исследования пациенты, нуждавшиеся во временной колостомии (перенаправлении движения потока фекалий из прямой кишки в отверстие в брюшной полости), через шесть месяцев после операции были менее счастливы, чем пациенты с постоянной колостомией
{117}. Почему? Неуверенность не позволила им адаптироваться к изменениям. Они продолжали постоянно думать о том, что могут потерять, и сохраняли привязанность к своему прежнему состоянию.
Неуверенность ослепляет, не давая увидеть истину: жизнь продолжается, несмотря на потери, и к тому же (в свете теории заданного значения счастья) возвращается к прежнему позитивному уровню.
– Вы не можете прямо сейчас представить себе, как вернуть жизнь в нормальное русло, – сказал я Полу, – из-за навязчивых мыслей о том, что все может стать хуже. Поэтому вы не планируете восстановление. В результате вам кажется, что это невозможно.
Я сказал Полу, что единственное противоядие против неуверенности – прямая атака на препятствие (пусть даже мы и сомневаемся в возможности его преодолеть). Как писал Нитирэн Дайсёнин, «человек осознает свою истинную силу, только побеждая сильного врага»
{118}. Иными словами, мы ощущаем себя сильными лишь тогда, когда нам нужно проявить свою силу: например, для поднятия тяжестей (преодоления препятствий). В одном исследовании пациентов с онкологическими заболеваниями, активно занимавшихся лечением (решавших свою проблему), уровень оптимизма и самооценки участников оказался даже выше, чем у контрольной группы, не страдавшей от рака
{119}.
Мы ощущаем себя сильными и при столкновении с препятствием, которое, как нам кажется, мы не можем преодолеть. Я помню одну свою одноклассницу, которая была парализована беспокойством, когда пришла ее очередь выступать на публике. Беспокойство продолжалось до тех пор, пока учитель не сказал, что у нее нет выбора. Тут она успокоилась и произнесла речь без заминок. Одна из причин этого поведения такова: признание и принятие того, что другого пути у нас нет, активирует ответную реакцию «бей или беги». Мы сосредоточиваемся на решении единственной задачи и воспринимаем ее как борьбу не на жизнь, а на смерть. Другая причина может быть в том, что сознательный выбор неприятного опыта снижает степень его болезненности
{120}. Иногда даже кажется, что этот эффект проявляется, когда мы понимаем, что у нас нет выбора. Готовность к неизбежному помогает легче переносить боль.
– Соответственно, на ваше ощущение неспособности что-то сделать, – сказал я Полу, – влияет и вера в то, что это не обязательно. Как только вы решаете, что вам нужно что-то сделать, вся энергия, которую вы тратили на то, чтобы избежать ситуации, начинает направляться на ее решение.
– Но у меня есть выбор, – возразил Пол.
– Теоретически да, – согласился я. – Вы можете уехать. Но действительно ли вы хотите внушить ребятам, что врать нормально? И не просто врать, а еще и убегать, когда вас поймали с поличным?
Пол смотрел на меня с отчаянием.
– Нет, – ответил он.
– Я понимаю, что вам стыдно и вы хотите справиться со стыдом: убежать и спрятаться от всех, кто знает, что с вами происходит. Но неужели вы искренне думаете, что так сможете избавиться от угрызений совести?
Пол несколько раз моргнул, как будто я его ударил.
– Семя этого бедствия внутри вас, Пол. Вы говорите, что не хотите меняться, но я не думаю, что вы хотите повторения прошлого опыта. И как же вы собираетесь его предотвратить? Куда бы вы ни пошли, все останется по-прежнему. И через какое-то время старое поведение приведет к точно таким же результатам. – Я покачал головой. – Не делайте этого. Это не будет благом ни для вас, ни для детей, которые захотят вашей любви и внимания.
Наступила долгая пауза, а затем Пол сказал:
– Я просто не думал, что это будет настолько сложно.
– Дело не в том, что это сложно, – поправил его я. – Это сложнее, чем вы ожидали.
Влияние ожиданий на ответную реакцию
Мы с женой по сей день помним слова женщины-анестезиолога: «Возможно, вы почувствуете небольшое давление». Она произнесла это мягко, и мы ей поверили. По словам анестезиолога, эпидуральная блокировка не приводит к онемению основных нервных окончаний, передающих ощущения из тазового дна. Моя жена могла бы испытать определенный дискомфорт на последней стадии родов, когда наш ребенок начал бы движение через родовые пути. Нам казалось, что небольшое давление не представляет угрозы. Мы считали, что это лучше, чем произошедшее с моей невесткой при первых родах. Она ничего не чувствовала, и врачи были вынуждены говорить ей, когда нужно тужиться.
Эпидуральная анестезия не привела к полному онемению левой половины тела моей жены. Если моя невестка не чувствовала обеих ног и не могла ими пошевелить, то жена могла стоять на левой ноге. Но мы не беспокоились: нам сказали, что действие препарата, стимулирующего схватки, будет проявляться в форме легких и почти незаметных спазмов.
