Затем он заметил нечто странное. После того как мы добавили в его СИПАП-маску больше кислорода, он полностью избавился от головной боли по утрам после пробуждения. Это показалось мне интересным. Как известно, с помощью кислорода можно легче справляться с кластерными головными болями (особенно с самыми неприятными – сосудистыми). Я подумал, что его головные боли могли быть своеобразной ответной реакцией на недостаток кислорода.
Мы решили провести эксперимент. В дни, когда головные боли Дэна настолько усиливались, что он не мог ходить на работу, он должен был постоянно носить кислородную маску. Оказалось, что в половине случаев это помогало ему полностью избавиться от болей. Поэтому он стал регулярно носить с собой маску. К нашему немалому изумлению, вскоре он смог не только нормально себя чувствовать с меньшей дозой лекарства, но и лучше контролировать головную боль (впервые со времени первой операции).
Через несколько месяцев, во время очередного посещения, Дэн снова меня удивил.
– Я начал опять ходить в спортивный зал, – сказал он и быстро добавил: – Никаких чрезмерных нагрузок. Работа с небольшим весом и немного бега.
– А боли не усиливаются? – спросил я.
Он кивнул.
– Я занимаюсь спортом только в хорошие дни, – и добавил, пожав плечами: – А если боль начинается, то я с ней справляюсь.
Этот жест вызвал у меня улыбку. Хотя нам неожиданно повезло и кислородная терапия помогла ему добиться облегчения, еще больше на его жизнь повлияло признание того факта, что он будет и дальше испытывать боль и что с этим надо как-то уживаться. Проверив его кровяное давление и заметив повышение тонуса в бицепсах, я понял, что сила принятия имеет еще один важный эффект. Мы все хотим справиться с проблемой быстрее, чем надо. Вот почему, научившись принимать любую боль (как Дэн), мы обретаем контроль над ситуацией и можем достичь куда большего, чем нам казалось.
Глава 7
Учитесь забывать
Независимо от нашей решимости и готовности встретить ожидаемые или непредвиденные препятствия, степени личной ответственности или способности принимать боль, неприятная правда в том, что некоторые проблемы невозможно решить, некоторых целей нельзя достичь. Вот почему иногда ваша стойкость повышается, даже когда вы решаете смириться с ситуацией.
На протяжении всей карьеры мне приходилось часто работать с онкобольными, но один случай запомнился особо. Это был сорокаоднолетний журналист, пришедший ко мне с мультиформной глиобластомой – злокачественной опухолью мозга с почти гарантированным летальным исходом. Почему я так хорошо его помню? Мы были почти ровесниками, у него, как и у меня, были жена и трехлетний ребенок, и он обожал писательский труд. А еще он сказал мне при нашей второй встрече: «Надежда – единственное, что стоит между мной и миром».
Он рассказал мне, что десятки, даже сотни раз в день метался между двумя крайностями: не переставал надеяться, что сможет излечиться, но понимал, что выздоровление если и возможно, то крайне маловероятно. Однако, как ни странно, оказалось, что наибольший комфорт он испытывает, понимая, что не может вылечиться. Он просто переставал беспокоиться и не спать по ночам в тщетных надеждах.
Обычно люди считают надежду чудесным даром. Она помогает нам двигаться, когда мы хотим остановиться, и позволяет добиваться того, что кажется недостижимым. Надежда как эмоция, присущая только человеку (лишь люди способны представить себе будущее), часто помогала нам проявлять лучшие свои черты. Главная же ее ценность в том, что мы считаем возможным достичь того, на что надеемся. И, к счастью, поскольку мы часто считаем невозможным то, что на самом деле возможно, обычно надежда оказывается хорошим помощником. Однако когда дело касается того, чему не суждено случиться, надежда встает между нами и остальным миром, блокируя нашу способность почувствовать единственное, что даст нам спокойствие, – принятие неминуемого.
Главная проблема, связанная с надеждой на недостижимое, в том, что она пробуждает желания. А желание невозможного приводит к ужасным последствиям: наш вечно мечущийся мозг навязчиво изобретает нереалистичные схемы. Он одновременно бушует и трепещет при мысли о неудаче. Надежда не позволяет нам просто отказаться от того, чего у нас точно не будет. В результате мы страдаем сильнее и дольше.
Мой пациент понимал, что его болезнь неизлечима, но желание жить не позволяло ему отказаться от надежды. В результате он не только увлекался бесполезными мерами вроде макробиотических диет, употребления огромного количества витаминных добавок и даже поста, но и постоянно сосредоточивался на желании того, чего у него не могло быть, – нормальной и долгой жизни. Через несколько месяцев после нашей первой встречи он рассказал мне, как сильно хочет перестать тосковать по жизни. Он был настоящим борцом и хотел сражаться, но только в тех схватках, в которых у него был хоть какой-то шанс на победу.
– Вы не знаете наверняка, сможете победить или нет, – сказал я.
В тот момент мое желание затуманило разум. Я никак не мог перестать думать о его жене и дочери – особенно дочери – и о своих жене и сыне.
– В этом и проблема, – сказал он. – Умом я понимаю, что моя жизнь заканчивается. Но я не могу этого почувствовать. Я не могу перестать надеяться на то, что выживу.
Однако через несколько недель после нашего разговора, поскольку опухоль в его мозге росла, мой пациент утратил способность писать. И хотя это было самым тяжелым ударом на тот момент, как ни странно, это одновременно оказалось лучшим подарком для него.
– Я наконец-то перестал надеяться, – сказал он мне на последней встрече. К тому времени его речь была уже настолько искажена, что его жене приходилось переводить то, что он пытался сказать. Когда я услышал это, в горле у меня защекотало, а глаза наполнились слезами (не знаю, от грусти или от облегчения). Он умер через несколько дней – по словам жены, в мире и спокойствии.
Неотвратимость потери
С момента рождения мы сталкиваемся с тревожным парадоксом. Нашу жизнь украшают привязанности, но они же становятся причиной худшей боли, когда мы их теряем. Мы ужасно страдаем, даже когда сталкиваемся с угрозой потери привязанности (к человеку или вещи). Как же мы можем обеспечить себе продолжительное счастье, если со временем гарантированно теряем массу важных для себя вещей (в том числе и жизнь)?
Ответ (по крайней мере частично) состоит в принятии неотвратимости потери. Мы можем освободиться от страдания из-за своей неспособности что-то удержать, вытесняя из сердца то, что мы уже потеряли или можем скоро потерять. Если мы горюем, то самая эффективная стратегия – отпустить свои чувства.
Разумеется, есть и другие. Например, мы можем попытаться ограничить количество привязанностей, чтобы снизить вероятность потери того, от чего зависит наше счастье. Однако здесь есть три проблемы. Первая – мы не всегда способны сознательно контролировать объект и силу привязанности. Вторая – мы все равно уязвимы к потере всего, к чему привязаны (в том числе того, без чего не сможем быть счастливыми). И третья – если даже, потеряв что-то, к чему мы испытываем умеренную привязанность, мы начинаем утешать себя тем, что не потеряли что-то другое, гораздо более важное (например детей или здоровье), это почти не помогает снизить боль от утраты.
