Тарег сидел прямо на песке, уткнувшись головой в сложенные на коленях руки. Лежавшие на земле края фараджийи постепенно заносило пылью и мелким сором. Тигр Митамы то и дело вскидывал лапы, недовольно отбрасывая то прутик, то скукоженный пальмовый лист.
Вдоль ступеней лестницы неуверенно, то и дело поднимая лопатки и оглядываясь, ступал длинный черный кот. Поставив лапу на яркие сине-голубые изразцы, он замер. А потом раздумал вспрыгивать на ступеньку и обернулся. Белое пятно носа на морде зашевелилось – котяра принюхивался. И вдруг, быстро заперебирав ногами, побежал через редкий строй пальмовых стволов – прямо к сидящей фигурке.
– Мир всем! – садясь и закручивая хвост вокруг задних лап, мурлыкнул Имруулькайс.
– Пошел к шайтану, подлый предатель, – устало отозвался Тарег, не поднимая головы от сложенных рук.
Джинн вздохнул и залег на спину, в блаженстве задрав одну переднюю лапу, – песок чудесно согревал ему спину.
Приоткрыв один зеленый глаз – по разрезу точь-в-точь как у Тарега, – Имруулькайс все-таки заметил:
– Ну будет тебе дуться, Полдореа.
Нерегиль мрачно молчал, не меняя позы.
– Болтун и пропойца, – осуждающе пробормотал Митама и подставил морду солнцу.
Кот, потянувшись, раскинул лапы – тоже грелся.
– Ну а что я-ааа?.. – Кот зевнул и медленно, истомно опустил лапу на песок. – Я – джинн. Что с меня взять… Хочешь, новые стихи прочту, а, Полдореа?
И, не дожидаясь приглашения, начал декламировать, отмахивая ритм:
О, если б вы родным пересказать могли б,
Как на чужбине я, покинутый, погиб,
Как тяжко я страдал и мучился вдали
От дома своего и от родной земли!
На родине легко я умирал бы, зная,
Что неизбежно жизнь кончается земная,
Что даже из царей не вечен ни один,
И только смерть одна – всевластный властелин.
Но страшно погибать от грозного недуга,
Когда ни близких нет, ни преданного друга.
О, если бы, друзья, мне раньше встретить вас!
Тогда покинутым я не был бы сейчас…
[9]
– Жулик! – презрительно отфыркнулся тигр. – Я это уже четыреста лет назад слышал. А то и пятьсот.
– Какие пятьсот! – обиделся Имруулькайс и перевернулся на живот. – Я кочевал с племенем гатафан четыреста семьдесят с небольшим лет назад! А ты говоришь – пятьсот! Кстати, в тот же год я написал прекрасные стихи о дожде…
– Имру, сделай одолжение, замолчи, пожалуйста, – подал наконец голос Тарег.
– Прости, не буду мешать тебе умирать от отчаяния.
– Я не умираю от отчаяния, – нерегиль поднял голову. – Я просто не знаю, что делать.
– Ну это поня-ааатно, – раззевавшись во всю пасть, сказал кот.
И снова завалился на спину.
Тарег смерил его злым взглядом:
– А ты, между прочим, мог бы мне все рассказать! Чего молчал? Или будешь врать, что тебе ничего не известно?!
Имруулькайс приоткрыл один глаз:
– Неизвестно? Мне? Да о Трех Сестрах все устали говорить еще добрую сотню лет назад, Тарег. Этим смертным ублюдкам еще повезло, что две другие сестрички держатся в тени, не выходя из Сумерек…
– Так почему ты молчал?!
– А ты меня спрашивал? – искренне удивился джинн.
Тарег снова уперся лбом в запястья.
– Эй, Полдореа, – неожиданно серьезно сказал Имруулькайс, садясь.
Кончик его хвоста дергался и прихлопывал по песку.
– Полдореа! – мявкнул джинн.
Тарег вскинул прищуренные, все еще злые глаза. Джинн поднял голову и тоже прищурился, топорща шерсть на худых лопатках и поигрывая хвостом:
– А вот здесь, Полдореа, ты действительно бессилен. Не задирайся с Аллат – не по тебе кусок, дружище. Людишки, конечно, почетно тебя титулуют Стражем Престола и все такое, но ты – всего лишь сумеречник. Аллат тебя сожрет и даже косточками не чихнет обратно. Это не тот оплевыш, что в того джунгара вселился. И не перекормленная змеюка, в собственной норе застревающая. Это богиня. Настоящая. Не ушлепок какой-нибудь, Полдореа, и не пресмыкающееся – богиня.
– Я знаю, – обреченно ответил Тарег.
– Очень хорошо, что знаешь, – медленно кивнул джинн. – Тот кот-вампир, с которым вы на западе грызлись, Тевильдо или как его там…
– Тевильдо… – мрачно подтвердил нерегиль.
– …так вот этот Тевильдо, который вас там порвал в мелкие клочья, он просто слепой котенок по сравнению с Аллат. И любой из ее сестричек.
– Я понял, – тихо ответил Тарег и отвернулся.
– Ты морду-то не вороти, Полдореа, – зеленые глаза Имруулькайса вспыхнули даже в ярком дневном свете. – Не вороти морду-то. Нет у тебя против нее дела. Ни единого повода нет у тебя, Тарег, чтобы бросить ей вызов. Эти смертные рукопомойники сами себе все устроили – и получили все, что заслужили, за свои художества. Им ведь всегда всего мало, Тарег. Им всегда очень хочется больше – власти и денег, денег и власти. Но тут они немного перебрали, мой друг. Увлеклись, соблазненные мнимой безнаказанностью. Манат, она, вообще, богиня воздаяния, но они об этом как-то забыли, п-подлое племя…
– Не распаляйся, Имру, – поморщился нерегиль.
– Я с ними провел тридцать с лишним лет, Полдореа, – зашипел джинн. – Тридцать с лишним лет, пока скрывался от одного здешнего… знакомого. Я их очень хорошо изучил. Это грязные твари, не знающие, что такое слово чести или слово правды. Они заслуживают власти такой, как Аллат.
– Власти злого духа не заслуживает никто, – твердо сказал Тарег, сжимая кулаки.
– Не хорохорься! – прикрикнул на него джинн. – Много ты знаешь о том, кто чего заслуживает! Тебе понравилось целовать туфлю владельца? Так он приедет завтра, налобызаешься вдоволь!
– Хватит, Имру, – тихо встрял Митама. – Оставь его в покое.
Тарег взялся обеими руками за уши и прикрыл глаза, словно пытаясь спрятаться от мира старым, испытанным детским способом.
– Я его не трогаю! – взвякнул не желающий униматься джинн.
Теперь он расхаживал взад и вперед, все так же дергая напряженным вытянутым хвостом.
– Я-то его не трогаю! А аждахак, между прочим, за этим аль-Амином так и ползет! Слышь, Полдореа? Ползет, говорю!
– Я знаю, – не поднимая головы, сквозь зубы проговорил Тарег.
– А ты ж у нас благоро-ооодный, – с издевкой протянул джинн. – Ты ж у нас кня-аазь, принц, понимаешь, Сумерек, ты ж защищать его кинешься. Правда, Полдореа? Че молчишь? Давай, скажи мне, что никто не заслуживает того, чтобы его жрал аждахак! Ну, че молчишь, Полдореа?
