В глухой ночной черноте удары копыт казались глуше, словно мрак подбил дорогу войлоком. Где-то позади, в паре лиг за спиной, поднимался дым громадного кострища. Непроглядное небо застелили облака, отсветы огня давно исчезли с горизонта. Там, далеко, на следы недавнего побоища опускалась тихая тьма.
– Впереди сад за стеной, – тихо предупредил Сенах Птичка. – Что скажешь, господин?
И придержал коня. Животное поводило зеркальными от пота боками, в легких у него посвистывало. С мундштука белыми хлопьями капала пена.
– Нам нужно напоить лошадей и дать им роздых, – кивая хохолком волос на макушке, добавил Птичка. – Что делать? Отвести им глаза или…
– А вот «или» я бы в любом случае отложила до утра, – пожала плечами Амина.
– Да ты никак рехнулась, сестричка, – одернул ее Амаргин.
Сестричка в последнее время и впрямь словно потеряла голову.
– А что такого?!
– Ты собираешься убить тех, кто оказал тебе гостеприимство? Тех, кто дал хлеб и воду?
– А ты предлагаешь сдаться солдатам? Эти гостеприимные хозяева выдадут нас головой!
Потрогав сережку, Амаргин лишь поморщился:
– Сделай милость, помолчи. Ты советуешь глупость за глупостью…
– Я советую глупость за глупостью?! А кто сегодня вечером потерял три с половиной тысячи золотых?! Что ты вздыхаешь? Что ты смотришь на меня, как на полоумную?
Оставалось лишь вздохнуть. Поскольку у Амаргина уже не хватало терпения разъяснять очевидное, вмешался Сенах:
– Госпожа, наш род и так излишне связан с судьбой нерегиля. А дядя ваш, князь Морврин, и вовсе полагает, что все наши напасти связаны с той его давней поездкой…
– Глупости!
– Аллиль?..
– Да, господин?
– Займись своей женой.
– Да как вы смеете! Пустите меня! Не смейте стаскивать меня с лошади!
Не обращая внимания на отбивающуюся Амину, зятек спрыгнул с седла и спокойно осведомился:
– Как именно, господин?
Спешенную женщину крепко держали за локти, а она дрыгалась и кричала:
– Не трогайте меня! Пустите! Как вы смеете, я ваша княгиня!
– Займись в прямом смысле, Аллиль. Уведи ее за холм и займись ей там. Мне нужно время, чтобы все обдумать.
– Да, господин.
– Прекратите! Не смейте!
Аллиль только фыркнул, взял женщину за плечо и повел в темноту. Амина, шипя сквозь зубы, пыталась гордо держать голову. Законы клана запрещали отказывать супругу в близости, когда роду грозила гибель. Более того, если бы мужа не оказалось рядом, Амаргин вполне мог предложить женщину кому-нибудь другому: конечно, это был бы временный брак, такие заканчивались с рождением ребенка. Амина попыталась вывернуть плечо – сама, мол, пойду. Аллиль хватки не ослабил.
Сделав вид, что задумался, Амаргин перекинул ногу через луку седла, уперся в колено локтем и опустил на ладонь подбородок. Где-то в темноте Амина жалобно вскрикнула. Удовлетворенно кивнув, лаонец тихо сказал остальным:
– За нами вышлют погоню.
– Почему вы так думаете, господин?
Сенах спрашивал из любопытства: в истинности предчувствий Амаргина никто не сомневался с того самого дня, как пришли страшные новости из дома.
Именно Амаргин решил отложить отъезд из гостеприимного дома князя Морврина ап-Сеанаха при дворе ханьского императора. Что-то ему не понравилось в том, как легли гадательные камушки. Морврин, при котором он повторил гадание, подумал-подумал и тоже отсоветовал ехать. А ведь не прислушайся Амаргин к глухому, скребущемуся на задворках разума голоску, они бы уже лежали вместе со всеми – во рву у стен Каэр Дор…
Сенах, привезший жуткие вести, спасся чудом: его ранили не так чтобы тяжело, к тому же нападавшие очень спешили – свалили тела в яму, а землей закидали еле-еле. Птичка выкарабкался из рыхлой могилы сам и откопал жену с ребенком. Жену живую, а девочку мертвую – их с матерью пробили копьем насквозь. Финна выжила, хотя острие разорвало легкое и переломало ребра. Выжила, чтобы мстить. И чтобы снова родить ребенка – мстителя. Мстителя за оставшуюся в замковом рву сестру.
Амаргин ответил честно:
– Этот усастый дурачок как-то слишком легко согласился на повышение цены. Значит, ему велели соглашаться на любые деньги. А это подозрительно – обычно айсены торгуются…
Все переглянулись и покивали. И в самом деле, айсен, упустивший выгоду, – нечто невиданное. Как честный айютаец – или, наоборот, вероломный туатег…
– К тому же, – продолжил Амаргин, пощипывая длинную серьгу, – нас наняли уничтожить солдат правительства. Вместе с бумагами халифской канцелярии. Это значит только одно – готовится переворот. А свидетелей заговора такого размаха в живых не оставляют.
Все снова согласно кивнули.
– Что же до хозяев сада, в котором мы остановимся на отдых, то Амина, как всегда, несет чепуху, – никто нас не выдаст. Айсены и парсы более всего жадны до денег, и вместо того, чтобы открыть ворота страже, предпочтут содрать с нас откупного. А потом еще и выдоить награду из местных властей, показав, куда мы поехали. Ну а с тем, чтобы они увидели, как мы уезжаем в… совсем другую сторону, мы как-нибудь справимся. Правда, Аирмед?
Заклинательница, занятая прикручиванием косы к затылку, молча кивнула – в зубах у нее были зажаты шпильки.
– Аллиль?.. – окликнул он темноту за холмом. – Нам пора!
Через некоторое время раздался звук шагов по осыпающемуся песку. В ночной черноте оба казались светящимися фигурками в театре теней, который вдруг вывернули наизнанку. Присмиревшая Амина шла впереди. Надув губы и задрав голову. И не глядя по сторонам.
– Трогаем, – мягко приказал Амаргин.
Возражений не последовало.
* * *
В сереньком, похожем на разбавленное молоко дорассветном мраке ворота сада казались черными как смоль. Перед ними валялось нечто похожее на свернутый старый ковер.
Подъехав поближе, Амаргин увидел, как вытертый коврик развернулся. Прикрывавшийся им человек поднялся, протирая заспанные глаза.
В прорехи изорванного халата проглядывало мускулистое смуглое тело безо всяких следов грязи и болячек. Недавно выбритая голова еще не успела зарасти щетиной. А еще у человека был очень знакомый ореол.
Свесившись с седла, сумеречник заглянул мнимому нищему в лицо: опешив от такого пристального внимания, человек перестал тереть глаза и принялся растерянно скрести щеку.
– Плохой из тебя лазутчик, – мягко попенял Амаргин переодетому айяру из свиты усатого дурачка.
И потянулся к кинжалу на поясе.
Заметив, как ладонь легла на рукоять, айяр встал на своем коврике и отряхнулся. И, запрокинув чумазое лицо, сказал:
