– Кокосина… Ну же, давай, хватит в обмороке валяться, давай, очнись… Слышь, Полдореа, – очнись, говорю, новости у меня! Не уходи, Тарег, пожалуйста, не сейчас, не сейчас, когда выпала тебе удача…
Словно отвечая на его отчаянные призывы, веко дрогнуло. Между ресницами показалась узкая светящаяся щелка. Вдохновленный Имруулькайс мявкнул и придавил зубами кончик Тарегова уха. Нерегиль дернул головой, джинн отскочил. Тарег хрипло охнул и медленно-медленно раскрыл глаза.
– Ну ты напугал меня, Полдореа, – сварливо заворчал кот.
И принялся ласково тереться ушами и затылком о подбородок нерегиля. Тот еще таращился в пустоту, смигивая остатки сонного забытья.
– Ну же, давай, давай, просыпайся, у меня та-акие новости, Полдореа, ну давай…
Через некоторое время Тарег, пару раз завалившись обратно на пол, сумел принять сидячее положение, свидетельствовавшее о его чувстве собственного достоинства. И очень медленно – чтобы не перекинул вниз тяжелый ошейник – потянулся к кувшину.
– Осторожнее, осторожнее… – Джинн совсем извелся от нетерпения. – Смотри, кувыркнешься!.. Во-от…
До кувшина можно было добраться, опираясь на обе ладони. А вот подтаскивать его приходилось, удерживая вес тела на одной руке, а другой справляясь с тяжестью посудины. И железного браслета с волочащейся по полу цепью. В государственных тюрьмах аш-Шарийа заковывали на совесть: цепи опасных преступников весили сорок три ратля
[14]
– дабы тяжесть оков соответствовала тяжести проступка. Обычно через полгода власти избавлялись от мороки с узником – его вытаскивали из ямы вверх ногами и распинали труп на воротах тюрьмы. Правда, рассказывали, что Итах, полководец халифа Амира аль-Азима, продержался в зиндане год. Впрочем, в благодарность за прошлые заслуги эмир верующих распорядился выдавать ему ежедневно по два хлеба и четыре ковша воды. К тому же Итах был могучим человеком и одной рукой пригибал к земле шею строптивого верблюда.
Заливаясь потом, нерегиль доволок скрипящий о каменные неровности кувшин – и с громким звяканьем взгромоздил его на живот. Отдышался и трясущимися от напряжения руками поднял посудину ко рту.
Имруулькайс потерял терпение:
– Ну тебе интересно или нет? – и обиженно забил хвостом.
Жадно прихлебывающий из кувшина Тарег прикрыл веки в знак согласия – оторваться от текущего водой края он не мог.
– Хватит! Хватит, обопьешься! Ты что, лошадь, что ли? Ты половину на грудь с подбородком проливаешь!
Тяжело дыша, нерегиль оторвал кувшин ото рта. Брякнув цепью, бережно поставил его между животом и поднятыми коленями. Перевел мутноватый еще взгляд на кота.
– Мне… интересно… – выдавил из себя нерегиль – и тут же раскашлялся.
– Молчи уж, – недовольно прижал уши Имруулькайс. – Молчи и слушай. Значит, так. Пять дней назад Тахир ибн аль-Хусайн со своими тремя тысячами разбил посланное из столицы войско под Реем. У Али ибн Исы было тридцать тысяч воинов – в десять раз больше, чем у молодого Тахира. Ааа, видишь, тебе действительно интересно…
Тарег кивнул, продолжая прижимать к животу кувшин.
– Точнее, Тахир стоял лагерем в деревне Кустана – а Али ибн Иса за холмами напротив. Парсы не пошли против конницы по плоским пескам и вынудили ашшаритов напасть на них у самого укрепленного лагеря. Атаку они отбили. А потом человек по имени Дауд Сиях зарубил Али ибн Ису. Знаешь, что сделала после этого тридцатитысячная армия ашшаритов?
Нерегиль скривился в презрительной гримасе.
– Правильно мыслишь, Полдореа. Они дали несколько беспорядочных залпов, а потом стали отступать, отступать – и разбежались. Как стадо баранов, лишившееся вожака. Я смотрю, ты не удивлен. Говоришь, ашшариты никогда воевать не умели? Интересно, как у них тогда полмира захватить получилось?.. Говоришь, тупые они, жадные и воинственные? Да, это беспроигрышное сочетание для завоевателей, тут ты прав, княже…
С трудом приподняв закованные запястья, Тарег снова принялся пить. Дождавшись, когда нерегиль закончит глотать воду, Имруулькайс продолжил:
– Ну так вот, Али ибн Исе отрезали голову, а тело подвесили на шест, связав за руки и за ноги, как забитую скотину. В письме, которое пришло от молодого Тахира в Шадях, говорилось: «Вот, сижу с головой Али передо мною и с его кольцом на пальце. Что делать дальше?» Ну, я знал, что тут ты заулыбаешься. Эй-эй, что ты расшебуршился, смотри, сиятельство, сиди ровнее, а то как бы твое шейное украшение не перевесило!..
Настороженно щурясь, кот проводил взглядом всплескивающийся в нетвердой руке нерегиля кувшин – Тарег спустил его с живота под бок.
– Где хлеб, спрашиваешь? Да вон он, вон он, сиди спокойно, щас принесу…
Имруулькайс взялся зубами за край лепешки. Не обращая никакого внимания на мысленные протесты Тарега, кот залез всеми четырьмя лапами нерегилю на живот – и сунул тому хлеб прямо в зубы.
– Вот так, ваше сиятельство… – прошипел джинн. – Теперь берись за нее руками. Вот так…
Соскочил и с удовлетворением принялся наблюдать за жующим Тарегом – тот недовольно морщился. Лепешка крошилась, черствые края царапали язык и нёбо.
– Ну так я рассказываю дальше?..
С трудом сглотнув, нерегиль кивнул. Прислушавшись к его вопросу, Имруулькайс довольно оскалился:
– Откуда мне известно, что в Шадяхе делается? А у меня там шурин живет. Не, не в виде кота. В виде жабы в пруду. Полдореа, я искренне не понимаю, что тут смешного!..
Тарег подавился хлебом и раскашлялся.
– Вот! Вот тебе! Нечего ржать было! – верещал джинн, бегая вокруг согнувшегося в три погибели нерегиля, – тот все никак не мог вытолкнуть из горла крошку и надсадно кашлял.
– Ну?
Перхание прекратилось, и Тарег вытер заслезившиеся глаза об остатки рукава.
Смерив его недовольным взглядом, кот сказал:
– Между прочим, шурин в пруду перед главным залом приемов живет! А в пруду харима у меня сестрица обретается, чтобы ты знал! Так что о Шадяхе мы, силат, знаем все!
И джинн гордо вскинул хвост. Потом прислушался и примирительно буркнул:
– Ладно-ладно, прощаю. Что с тебя взять, скелетина твердолобая… Кстати, чем ржать, мог бы вопрос по существу задать: с гонцом или с голубем то письмо Тахир отправил. А? Чего? Думаешь, и так и так отправлял? А ты, я гляжу, еще соображаешь, несмотря на халифскую заботу. Праа-авильно говоришь, прааа-авильно…
И, изящно присев, джинн промурлыкал:
– А теперь, Полдореа, угадай самое главное. Аль-Мамуну то письмо, с голубком долетевшее, прочитали три дня назад. Как думаешь, что он тут же сделал? А? Халифом себя провозгласил, говоришь? Ну это понятно, это угадывать не нужно. Кстати, имел на это полное право – братец-то клятвы нарушил. А раз нарушил – то престол потерял, это у ихнего отца в завещании прописано было черным по белому справа налево для всех, кто читать умеет. Ах, тебе это без разницы? Ты что, Полдореа, совсем рехнулся? Тебе аль-Амин, что ль, больше нравится? Заговор, говоришь? Ну и что? Ну и что, что аждахака напустили! Полдореа, не будь чистоплюем! Небось младший братец поприличней будет! И поумнее… Кстати, самого главного ты все равно не угадал! Чего, говоришь?..
