Вдруг бледные губы разжались:
– Кто подослал в харим аль-Амина женщину по имени Кабиха?
Вопрос был настолько неуместным, что Абдаллах опешил:
– Что?.. Какая еще Кабиха? Кто это?
Холодные глаза сузились:
– Кто оклеветал меня в Фейсале? Кого вы подослали к аль-Амину? Кто придумал меня устранить? Ты? Твоя мать? Кто?
– Ч-что?..
– Кто натравил на аль-Амина аждахака? Где ларец с зубом змея?
– Что?!..
– Я же сказал – вы друг друга убиваете и чужое делите, – прошипел нерегиль с такой жгучей, опаляющей ненавистью, что аль-Мамун непроизвольно отодвинулся. – Думаешь, свергнешь брата – и я подползу к туфлям, виляя хвостом?! Ты не имеешь права на престол! Ты – заговорщик и убийца!
Аль-Мамун сморгнул и ошалело пробормотал:
– Ты что, рехнулся? Да помилует меня Всевышний! Ты, мало того что волшебное, так еще и полностью сумасшедшее существо…
А ведь и вправду, свистнуло в голове, ему же говорили: Яхья ибн Саид признавался – нерегиль слегка тронулся рассудком во время пути в аш-Шарийа! Видать, полтора года в яме довели беднягу до окончательного безумия…
– Вот оно что… – пробормотал Тарик, быстро темнея лицом и хмурясь. – Тебя ни во что не посвящали… Ты марионетка, но кто же кукловоды…
– Что-оооо?!
Вот это аль-Мамун проорал уже с настоящей яростью. Так его никто еще не оскорблял!
– Я – марионетка?! Да как ты смеешь! Сначала обозвал убийцей, теперь вот это!
Тарик издевательски ухмыльнулся:
– Ну же, человечек, давай – покажи себя! Отправь в подвал к палачу – он уже три дня как прибыл из Нишапура!
– Что? Я же сказал… О, Всевышний, они… – Тут Абдаллаху изменил голос.
В горле пересохло.
– Т-так…
Он медленно поднялся на ноги. Дойдя до стены, уперся лбом в холодные изразцы.
Пока он так стоял и думал, за спиной сохранялась совершеннейшая тишина.
Обернувшись, Абдаллах увидел нерегиля все в той же позе: ноги скрещены, подбородок опирается на сложенные ладони. Тарик смотрел на него очень внимательно и серьезно. Не сверлил взглядом. Просто смотрел.
Потом задумчиво проговорил:
– Сначала я думал, что ты устроил заговор с целью свержения своего брата. Теперь понятно, что ты его не устраивал. Ты его профукал. И я даже не знаю, что хуже – первое или второе.
Абдаллах снова почесал под куфией, сделал глубокий вдох, подошел, сел напротив и сказал:
– Значит, так. Ни в каких аждахаков я не верю. В сговор против твоей волшебной персоны – верю. А в то, что брата якобы дракон покусал, – не верю. Мухаммад всегда был неуравновешенным засранцем, и, чтобы рехнуться и начать заниматься мучительством, дракон ему не требовался. Он с детства любил лягушек резать и кошек вешать на задах сада.
– Ты что, мутазилит? – тихо осведомился нерегиль.
– Да, – гордо вскинул голову Абдаллах. – Аль-Асмаи – мой наставник и учитель!
– Понятно, – вздохнул Тарик.
– Не вздыхай, – строго сказал аль-Мамун. – Это еще не все, так что слушай внимательно. Если кто-то сговорился, чтоб тебя на время отстранить от дел, – я ему благодарен, скрывать не стану. А вот посадить тебя в яму и морить голодом – это решение брата, а не тех людей. И мятежником меня брат объявлял, и наследства лишал – тоже сам. Или, скажешь, ему на ухо кто диктовал?
– Насчет ямы – не диктовал. Насчет изменения порядка престолонаследия – не знаю, не видел, – сухо ответил нерегиль, отворачиваясь.
И, дернув плечом, добавил:
– Аждахака не забудь поблагодарить – лучше фирманом. Он тебе сильно помог.
– Хватит! – вспылил Абдаллах. – Много ты знаешь! Или ты на той охоте при брате был, что аждахаком мне в глаза тычешь? И вообще, кто это тебе наплел? Темным феллахам простительно, но ты ведь старше и образованнее! Еще немного, и я услышу, что новости тебе приносили джинны!
Тарик молча закрыл ладонью лицо.
– Тьфу на тебя! – отмахнулся аль-Мамун. – Значит, так. Не хочешь признавать меня халифом – не надо. То, что произошло между Мухаммадом и мной, – это наше дело, и мы его уладим между собой как мужчины безо всякой… волшебной помощи. Мой брат меня предал, и я накажу его за вероломство, исполнив последнюю волю отца. Так что между двумя халифами тебе метаться не придется – скоро смута закончится. Тебе понятно?
Нерегиль дернул плечом и отвернулся.
Аль-Мамун мрачно спросил:
– Зачем на лекаря кинулся?
Тарик скривился:
– Погорячился.
– Бывает… – усмехнулся Абдаллах. – Слугу обратно в чувство привести сможешь?
– Смогу.
– В следующий раз, если захочешь чего узнать, веди себя по-человечески! Словами спрашивай, а не мозги грызи! Понял?
Нерегиль молча склонил голову: мол, понял.
– Я поражен в самое сердце! Ты ведешь себя как существо разумное, а не волшебное! – едко заметил аль-Мамун. – Может, тогда без ошейника обойдемся? Не знаю, как там обстоит дело у волшебных существ, но благородным людям для уговора достаточно честного слова!
Нерегиль пропустил насмешку мимо ушей и очень серьезно ответил:
– Я сумеречник. Мы не нарушаем клятв.
– Знаю, – так же серьезно кивнул аль-Мамун. – Верность аль-самийа известна среди детей ашшаритов. Ну что, даешь слово не трогать лекаря и не калечить невольников?
– Даю такое слово, – холодно ответил Тарик.
– Вот и отлично, – с облегчением сказал Абдаллах. – А то сидим как в зверинце. К тому же в аш-Шарийа по закону запрещено надевать на узников шейные оковы.
– Похоже, у меня были незаконопослушные тюремщики, – невесело усмехнулся нерегиль.
– Нет, просто у меня брат – говнюк, – мрачно сказал аль-Мамун. – А мне не нравится никого на цепь сажать. У меня в детстве были другие игры и другие увлечения.
И коротко приказал:
– Наклонись-ка.
Тарик послушно уперся ладонями в ковер.
Абдаллах, морщась, разгибал проволоку, удерживавшую на замке сигилу Дауда:
– Сначала сниму печать, потом позову стражника с ключами, тут на замок заперто… ох!.. ффф… – Аль-Мамун укололся об острый кончик и затряс пальцем. И заметил: – Сказать по правде, я теперь меньше беспокоюсь за твою судьбу.
– Беспокоишься? За мою судьбу? – удивленно поднял голову нерегиль.
– Ну да, – кивнул Абдаллах, подул на пальцы и снова принялся за дело. – Я завтра уезжаю. И мне совсем не хочется, чтобы тебя стащили в подвал к нишапурскому умельцу. Я запретил даже пальцем трогать – без толку, за моей спиной палача вызвали. А такого беспомощного, с печатью на шее, тебя всенепременно растянули бы на дыбе и измордовали. Я знаю, отчего так. Они который месяц твердят: Тарик – страшное оружие, Тарик – то, Тарик – се… Тебя почему-то очень боятся. Впрочем, базарные рассказчики такое плетут – заслушаешься! Ты хоть знаешь, каких сказок про тебя насочиняли?
