– А как твои дела, Мэттью?
– Очень хорошо. Неожиданно стал очень занятым человеком, но со мной так обычно и происходит. Долго сижу вообще без работы, а потом вдруг сразу дел невпроворот.
– Но тебе такая жизнь нравится.
– Вообще-то да, но порой не знаешь, за что хвататься. Все немного непредсказуемо. Но твоя маленькая задача будет решена. Как я и сказал, работа ведется.
– А теперь хотя бы предупреди, каких сюрпризов мне ждать в следующей пачке телефонных счетов, – сказал Мик. – Ты звонил случайно не в Китай?
– Всего лишь в Трайбеку.
– Есть такие, кто считает это тоже заграницей, но, к счастью, на телефонных тарифах это не сказывается. Есть время немного поговорить? Берк как раз сварил свежий кофе.
– Только не кофе. Я пью его без конца целый день.
– Тогда колы?
– Стакан минералки.
– Свидания с тобой обходятся дешево, ничего не скажешь, – сказал он. – Присаживайся, я принесу то, что нужно нам обоим.
Он вернулся с личной бутылкой ирландского виски «Джеймисон» двенадцатилетней выдержки, любимым стаканом и бутылочкой перье для меня. Я даже не подозревал, что у него есть такая вода. Едва ли клиенты его заведения заказывали ее или могли хотя бы правильно прочитать название.
– Мы сегодня долго не засидимся, – сразу сказал я. – У меня плохая спортивная форма для марафона.
– С тобой все в порядке, приятель? Ты, надеюсь, здоров?
– Здоров, но веду расследование, которое начало набирать обороты. Завтра придется встать пораньше.
– И это все? Потому что вид у тебя встревоженный.
Я ненадолго задумался.
– Верно, у меня есть причина для беспокойства, – сказал я.
– Выкладывай.
– Одна знакомая очень больна.
– Насколько тяжело?
– Рак поджелудочной железы. Это неизлечимо, и, похоже, жить ей осталось недолго.
– Я с ней знаком? – насторожился Мик.
Мне пришлось подумать.
– Нет, едва ли. Мы с ней перестали встречаться еще до того, как жизнь свела меня с тобой. Мы расстались друзьями, но уверен, что никогда не приводил ее сюда.
– Слава тебе, господи, – отозвался он с заметным облегчением. – Ты меня здорово перепугал.
– Почему? А, так ты подумал…
– Конечно, я сразу же подумал о ней. – Он не хотел даже произносить имени Элейн в таком контексте. – Дай ей Бог здоровья и всех благ. Как она там?
– В полном порядке и шлет тебе приветы.
– А ты передай ей самый пламенный от меня. Но у той твоей знакомой дела, похоже, действительно плохи. Осталось недолго, говоришь? – Он наполнил бокал, поднес к свету и полюбовался на восхитительный цвет напитка. – В таких случаях даже не знаешь, чего ей пожелать. Иногда лучше, если все кончается быстро.
– Этого она желала бы и сама.
– Неудивительно.
– И вероятно, поэтому у меня встревоженный вид. Она хочет застрелиться и попросила меня достать ей пистолет.
Не знаю, какой реакции я ожидал от Мика, но уж точно не шока, отразившегося на его лице. Он спросил, взялся ли я выполнить просьбу. Я ответил, что взялся.
– Вся твоя беда в том, что ты вырос без веры в Бога, без церкви в душе, – сказал он. – Как ни таскаю я тебя к мессам, католика из тебя не получается.
– Ты это к чему?
– А к тому, что я никогда не стал бы делать того, на что решился ты. Помогать и способствовать самоубийце? Я сам плохой католик, но не смог бы пойти на такое. Католики очень строги к самоубийцам, если ты не знаешь.
– Но они сильно не одобряют убийств тоже, верно? Это ведь одна из заповедей?
– «Не убий».
– Но, быть может, все не так уж строго, а? Нет вероятности, что об этом забыто, как о мессе на латыни и об обычае не есть мяса по пятницам
[25]
?
– Нет, все очень строго, – ответил он. – Но я действительно убивал людей. Тебе известно об этом.
– Да.
– Я отнимал чужие жизни, и нет прощения моим смертным грехам. Гореть мне за них в аду. Но забирать свою собственную жизнь тоже тяжкое прегрешение.
– Но почему? Никогда не мог понять этого. Ты никому не причиняешь вреда, кроме себя самого.
– Учение гласит, что ты причиняешь этим горе самому Господу.
– Каким образом?
– Ты как бы даешь ему понять, что знаешь лучше, чем Он, сколько тебе жить на этом свете. Ты типа говоришь Ему: «Спасибо большое за священный дар жизни, но почему бы Тебе не получить его обратно и засунуть куда подальше?» Ты совершаешь грех, который невозможно не только исправить. В нем нельзя даже раскаяться. Потому что некому уже прийти к исповеди. Хотя из меня богослов никудышный. Объясняю, как умею.
– Думаю, мне понятны твои объяснения.
– Ты только так думаешь? А мне кажется, с этим надо родиться, чтобы понимать основательно. Вероятно, твоя знакомая не католичка?
– Больше нет.
– Так она выросла в церкви? Немногим из нас удается избавиться от ее влияния, скажу я тебе. И ее не беспокоит то, что она решила с собой сотворить?
– Еще как беспокоит.
– Но она все равно пойдет на это?
– Есть вероятность, что на последней стадии ей придется много страдать, – объяснил я. – Она не хочет проходить через нестерпимые мучения.
– Никто бы не хотел. Но разве нет лекарств, которые бы ей давали, чтобы умерить боль?
– Она не согласна их принимать.
– Почему же, ради всего святого? И знаешь, она как бы случайно могла бы однажды принять слишком большую дозу. В таком положении легко ошибиться и выпить все содержимое пузырька. Вот и выход.
– А это разве не самоубийство? Не тот же смертный грех, о котором ты только что вещал?
– Да, но ты как бы не будешь вполне владеть собой в такой момент. Трудно винить человека, у которого уже помутился рассудок. А кроме того, – добавил он, – Бог, быть может, простит ее, если она оставит ему хотя бы небольшой шанс.
– Ты и в самом деле так считаешь, Мик?
– В самом деле, – ответил он. – Но, как я сказал, я не теолог. Оставим Бога в покое и обратимся к более простым темам. Разве добыть таблетки не проще, чем пистолет? И разве смерть от них не более достойный способ ухода из жизни?
– Это при условии, что у тебя все получится правильно, – сказал я. – Но так выходит не у всех. Некоторые потом приходят в себя, захлебываясь собственной блевотиной. Но не это главная причина, почему она предпочитает пистолет.
