– Неужели?
– Да, я так думаю.
Я попивал кофе мелкими глотками и размышлял, какого черта я здесь делаю. Потом снова достал блокнот и принялся листать его, пытаясь извлечь из записей хоть какую-то пользу.
Что такое, например, компания «Ю-Эс ассетс редакшн»? По всей вероятности, фирма, занимавшаяся распродажей имущества разорившихся предприятий и корпораций – таких «ликвидаторов» в последнее время расплодилось множество, учитывая состояние отечественной экономики. Но зачем Глену Хольцману – холостяку, с комфортом жившему в квартире-студии в Йорквилле, заключать частную сделку с подобной фирмой? По всей вероятности, цена была выгодной, но каким образом он вообще оказался сведущ в делах на рынке вторичной недвижимости? Где взял деньги, чтобы оплатить жилье сразу? И почему покупка не была официально оформлена документами?
Предположим, у него имелись наличные. Быть может, «Ю-Эс ассетс» имела надежный филиал для отмывания денег? Вы приносили им чемодан, набитый зелеными бумажками, а потом якобы продавали через них квартиру или сдавали ее в аренду и уходили от них с деньгами, которые имели возможность открыто задекларировать. А потом они могли снова сделать вид, что квартира свободна, и провернуть операцию еще раз.
Сработала бы такая схема?
Даже если сработала бы, то все равно не могло не остаться никаких записей о произведенных сделках в архивах соответствующих органов. Разве человек, отмывавший деньги, не стремился бы для их легализации обеспечить прохождение определенных сумм по чьим-то бухгалтерским книгам?
Разумеется, они должны были выдавать ему документы, все нужные бумаги, чтобы избавиться от любых придирок налоговиков, обезопасить при любых аудиторских проверках. Но как они могли сделать это, не оставляя в то же время никаких следов в архивах города?
И где он взял такую огромную сумму, этот сукин сын? Я до сих пор не имел никакого понятия об источниках его баснословных доходов.
– Боккерини
[34]
.
Я удивленно вскинул голову.
– Это не Бах, – сказала официантка. – Это Боккерини. Я типа отошла и впервые вслушалась, а потом типа думаю: «Нет, на Баха не похоже». Проверила, и оказалось, что это типа музыка Боккерини.
– Все равно очень красивая.
– Да, наверное.
Я снова попытался думать о Хольцмане, но потерял нить рассуждений. Тупик какой-то. Пришлось просто пить кофе и слушать другие произведения Боккерини. На стене рядом с туалетами висел телефон-автомат и невольно то и дело привлекал к себе мой взгляд. И под звуки все того же Боккерини я сдался и позвонил.
* * *
– Слава богу! – отозвалась Элейн. – Я уже начала беспокоиться. У тебя все в порядке?
– Разумеется, у меня все отлично. С чего бы тебе беспокоиться?
– Потому что мы оба скомкали прошлый вечер. Потому что утром я ждала твоего звонка. Потому что Джорджа Садецки убили.
Я объяснил, что сам узнал об этом только пару часов назад.
– Детектив, как всегда, все узнает последним, – сказал я.
– Меня тревожило, как ты это воспримешь.
– Боялась, я снова запью?
– Нет, просто волновалась, что тобой овладеют не самые приятные эмоции. Что ты будешь чувствовать себя виноватым.
– В гораздо большей степени я чувствовал себя одураченным, – признал я и рассказал о своих разговорах с Джо Даркином и Томом Садецки. Она согласилась, что все вышло до крайности глупо.
– Но если разобраться, – попыталась утешить меня она, – это лишний раз подтверждает, насколько предан ты своему делу. Если бы ты торчал дома в одних подштанниках и смотрел телевизор или выкроил время на нормальный завтрак с газетой под рукой…
– Я бы знал то, что было известно уже всему городу. Ты сделала славную попытку успокоить меня, но это все равно не тот эпизод, о котором я и через много лет буду рассказывать потенциальным клиентам, чтобы произвести на них положительное впечатление.
– Здесь я тебя понимаю.
– Но только не думай, что меня снедает особое чувство вины, и я ногти себе изгрыз от отчаяния. За смерть Джорджа я никакой ответственности нести не могу. Мне всего лишь потребовалось чрезмерно много времени, чтобы узнать о ней.
– Очень печальная новость.
– Печальная, но не трагическая, если иметь в виду, что вся его жизнь превратилась в одну затяжную трагедию. Сочувствую Тому, но он справится с горем. Это существенно упростит ему жизнь, и он, будучи реалистом, все прекрасно понимает. Он любил брата, но Джордж был человеком, которого трудно любить. Значительно легче полюбить память о нем.
Я передал ей слова Тома по поводу гибели брата, как сам факт смерти изменил воспоминания о Джордже, и светлая их часть начала вытеснять более позднюю и мрачную. Мы немного поговорили об этом.
– Ты перехватил меня буквально в дверях, – сообщила она. – Сегодня лекция в здании мэрии. Вообще говоря, ты мог бы встретиться со мной там. Не сомневаюсь, что еще остались билеты. Хотя ты умрешь со скуки. Быть может, после лекции. Как насчет «Смешного пса»?
– Тебе придется добираться от мэрии, а у меня назначена встреча. Лучше встретимся в «Парижском парке». В четверть одиннадцатого?
– Превосходно.
– У меня будет трудный день, – сразу сказал я Лайзе. – Джорджа Садецки зарезал другой заключенный, но, уверен, ты уже знаешь об этом.
– Да, я смотрела выпуск новостей по Си-эн-эн рано утром.
Что ж, так и должно было быть. Я рассказал ей кое-что о том, что обнаружил и чего не обнаружил в различных государственных архивах. Она сообщила, что звонил Дрю, но, судя по всему, сделал он это только для поддержания связи с клиентом и проверки, всем ли клиент доволен.
Вероятно, и мой звонок можно было отнести к той же категории.
– Сегодняшний вечер у меня занят, – сказал я. – Поговорим завтра.
Пока я пользовался телефоном, мое внимание привлекла одна из книг на стеллаже в кафе. Это была антология британской и американской поэзии двадцатого века – знакомое мне издание, потому что такой же томик был у Джен Кин. Я подумал, что найду в нем стихотворение Робинсона Джефферса о раненом ястребе, но оно не значилось в оглавлении. Зато было несколько других стихов Джефферса. Я прочитал одно под названием «Блистай, умирающая страна», из которого следовало, что поэт был невысокого мнения о людях вообще и американцах в особенности. Потом напомнил себе начало «Бесплодной земли» с описанием мерзостей апреля. Хотя октябрь, подумалось мне, был по-своему более жесток. Пробежал глазами еще несколько стихотворений, а затем перешел к поэзии на тему Первой мировой войны: «Рандеву со смертью» Алана Сигера. Мне доводилось читать его прежде, но я не видел причин отказать себе в удовольствии сейчас.
