– Но только это не был Присок?
– Это был Глен Хольцман, вышедший на прогулку и, вероятно, обдумывавший очередную махинацию. Но только мы о его планах ничего не узнаем, поскольку он не успел начать их осуществление. Зут выскочил из машины, всадил в него три пули. Хольцман упал лицом вниз, и если Зут сразу не понял своей ошибки, то не заметил ее и потом. Все происходило поздно вечером при очень тусклом освещении.
– Таком же тусклом, как мозги Николсона Джеймса.
– И он сделал контрольный выстрел, чтобы спокойно отправиться домой, – продолжал я. – Или, может, поехал отмечать блестящее завершение дела. А тем временем из тени появляется Джордж Садецки, у него в голове каша, он думает, что находится в дельте Меконга, и будет лучше собрать стреляные гильзы. Потом в результате блестящей полицейской операции Джорджа берут за шиворот и находят в кармане уличающую его медь, а он даже не способен отрицать, что стрелял.
– А как поступает тот, кого должны были убить на самом деле?
– Ловчила Роджер? Он срочно улетает в Лос-Анджелес. По всей вероятности, его уже не было в Нью-Йорке, когда Зут застрелил Хольцмана. Или он сбежал сразу после убийства. Джорджа отправляют в Рикерс, затем в Белвью и снова в Рикерс, где его убивают хирургическим скальпелем. Дело закрыто, не проводилось даже следствия, чтобы кто-то разворошил остывший пепел.
– А как получилось, что на улице никто не догадался, что Хольцман схлопотал пули, предназначавшиеся не для него?
– Им-то откуда знать? Очень немногие вообще были в курсе, что между Зутом и Присоком возник конфликт, а те, кто был, не придали случившемуся значения. Разборки между сутенерами происходят чуть ли не каждый день. И если сразу не доходит до стрельбы, то свара постепенно затухает. К тому же на улице никто и не подозревал, Хольцман был похож на Присока. Все поверили газетам, утверждавшим, что убийца – Джордж Садецки. Да что там! Присок, должно быть, сам не ожидал, что дело примет такой серьезный оборот. И подумал, что теперь может без проблем вернуться. Николсон Джеймс узнал, что он снова в городе, вышел на тропу войны и на этот раз застал у нужного телефона нужного человека, чтобы повторить то, что сделал прежде.
Мы рассмотрели все факты еще раз. Даркин спросил, каких действий я от него жду.
– Может, тебе стоит позвонить следователю, ведущему дело об убийстве Присока? – предложил я. – Намекнуть, что стоит взять в оборот Николсона Джеймса.
– Известного также под кличкой Зут. – Он принялся пальцами выстукивать дробь по столу. – А на какие источники мне сослаться?
– Скажешь, что получил наводку от стукача.
– А тому напела маленькая птичка?
– Верно, маленькая пташка из популярной поговорки, – кивнул я.
– Они, по всей вероятности, уже и так занимаются им. Плохо верится, что Зут не растрепал о своих подвигах в любимом баре, после чего человека три-четыре кинулись к телефонам.
– Возможно и такое.
– Но ты не очень-то веришь в эту возможность, как я погляжу.
– Если бы что-то уже происходило, один мой знакомый непременно услышал бы об этом, – сказал я. – А он пока ничего не знает.
– Кажется, я догадываюсь, о ком ты.
– Должен бы догадываться.
– И до него не дошло никаких слухов? Это интересно. Но что тебе мешает сделать звонок самому? Выбирай любой автомат, кроме тех двух на Одиннадцатой и на Парк-авеню. Я-то тебе на кой сдался?
– Они, скорее, поверят тебе, чем мне.
– «Когда говорит Даркин, люди привыкли прислушиваться». Помнишь, как отзывались обо мне? Помнишь Ф.Ф. Хаттона? Любопытно, где он теперь?
– Не знаю.
– Но вот только все больше стало людей, которые не желают ко мне прислушиваться. – Он насупился. – Скажи мне, Мэтт, на чем мне сосредоточиться? И чем это дело закончится?
– Немного удачи и добросовестная работа, – ответил я, – помогут усадить Николсона Джеймса пожизненно за убийство Роджера Присока.
– А что твои «висяки»?
– Какие?
– Хольцман и Садецки. Мы все будем иметь бледный вид, если эту банку с червями снова откроют. То есть попытаются повесить на Зута еще и убийство Хольцмана. И это осложнит обвинение в убийстве Присока. Защитникам Зута будет за что зацепиться, чтобы сбить суд с толка.
– Да и управлению полиции на пользу это не пойдет.
– Это верно. Я знаю пару коллег, получивших повышение за быстрый арест Садецки. Я только что назвал дела его и Хольцмана «висяками». Так, может, пусть так и остается? Не думаю, что Зут сам проговорится в суде. Не настолько же он глуп?
– Он совсем не дурак.
– А как ты сам, Мэтт? Сможешь с этим смириться?
– Будет зависеть от клиента, – сказал я. – Попробую подать это ему в нужном свете и добиться нужной реакции.
Из своего номера в отеле я позвонил в магазин, где работал Том Садецки. Пересказал ему кратко всю историю. Он выслушал меня, не перебивая. Закончив рассказ, я подытожил:
– Теперь решение за вами. При нынешнем положении дел преступник может оказаться под судом за убийство Роджера Присока или избежит его, и в такой же степени непредсказуемо, каким будет приговор суда, если он все же сядет на скамью подсудимых. Все будет зависеть от того, насколько неопровержимыми окажутся улики против него. Я думаю, что его все же привлекут к ответственности, потому что дело совсем недавнее, и есть свидетели. Но пока рано о чем-то говорить определенно.
Если же мы попытаемся связать преступника еще и с убийством Хольцмана, это может только помешать осудить его за расправу над Присоком. Зато мы, вероятно, добьемся снятия обвинений с вашего брата и обелим его имя. И хотя какое-то время назад вы сами сказали мне, что это уже не имеет смысла, у вас есть полное право изменить мнение и все переиграть.
– Господи! – сказал он. – А я-то думал, что с этим покончено раз и навсегда.
– И не только вы.
– Посоветуйте, как мне поступить?
– Не могу давать вам советов, – ответил я. – Для меня будет проще, если вы отступитесь, и, видит бог, вы сильно облегчите жизнь полицейским. Но вам надо исходить только из собственных реальных ощущений. Из того, что чувствуете вы сами и члены вашей семьи.
– Но Джордж действительно невиновен? Вы уверены в этом?
– На все сто процентов.
– Даже странно, – сказал он. – На первых порах для меня было очень важно верить в его невиновность. А потом важнее всего стало поскорее забыть обо всем, понимаете? Теперь оказывается, что я был с самого начала прав, но теперь дело видится мне какой-то абстракцией, не имеющей отношения ни к Джорджу, ни к кому-то из нас.
– Мне, кажется, понятна ваша мысль.
– И нам снова придется выдержать все это? Опять бесконечно склонять его имя? Чтобы очистить репутацию. Но ему уже не нужна чистая репутация. Так что давайте забудем о ней. Мы помним Джорджа. Думаю, это самое главное.
