Это как будто решило вопрос, и я снова сел. По коридору в обоих направлениях сновали люди, каких ожидаешь повстречать и неизменно встречаешь на Центр-стрит, 240. Я уже достиг той стадии, когда стал ерзать на жесткой скамье каждые тридцать секунд вместо обычных двух минут, и, заметив вышагивающего мимо офицера в форме, воззвал к нему:
– Капитан!
Тот остановился, развернулся, заметил меня и приблизился.
– Капитан, – начал я, – выслушайте меня. Мое имя – Арчи Гудвин. Я проживаю на Западной Тридцать пятой улице, девятьсот четырнадцать, – в доме Ниро Вульфа. Этот полицейский сопровождает меня, чтобы я не сбежал. Пришлите, пожалуйста, сюда фотографа. Пусть запечатлеет вот это. – Я воздел скованные руки. – В качестве подтверждения. Меня заковал в кандалы индюк в человеческом образе по фамилии Роуклифф. Я намерен вчинить ему иск за противоправное задержание и моральный ущерб. Он подверг меня позору и поношению, выставил на посмешище.
– Посмотрю, что́ можно сделать, – произнес он сочувственно и удалился.
Естественно, я остановил капитана и воззвал к нему лишь для развлечения, чтобы хоть чем-нибудь заняться. Каково же было мое удивление, когда спустя двадцать минут ко мне подошел сержант и спросил мое имя. Я назвался.
Он обратился к моему конвоиру:
– Как зовут этого человека?
– Он сказал вам, сержант.
– Я спрашиваю тебя!
– Сам-то я не знаю, сержант. В убойном отделе сказали, будто его зовут Арчи Гудвин, как он вам и назвался.
Сержант крякнул, отнюдь не любезно, посмотрел на мои наручники, извлек связку ключей и, воспользовавшись одним из них, освободил мне руки. Я никогда не встречал капитана ни до, ни после того и даже не знаю его имени, но если вас вдруг закуют в наручники и оставят томиться посреди полицейского управления, потребуйте позвать вам капитана лет пятидесяти – пятидесяти пяти, с большим красным носом, двойным подбородком и в очках с металлической оправой.
Чуть позже появился другой сержант с распоряжениями, и меня сопроводили вниз и наружу, до Леонард-стрит, в вотчину окружного прокурора, где отвели в какой-то кабинет. Там мне наконец-то уделили хоть какое-то внимание – детектив из убойного отдела по фамилии Рэндалл, которого я даже немного знал, и помощник окружного прокурора Мандельбаум – этого я видел впервые. Они долбили меня часа с полтора без всякого толку, за исключением одного: я заподозрил, что обвинений мне все-таки не предъявят. Удаляясь, они даже не потрудились приставить ко мне охранника, а просто велели ждать. Когда я посмотрел на часы в третий или четвертый раз после их ухода, стрелки показывали без четверти шесть.
Как уже говорил, я скучал, был разочарован и хотел есть. Из-за стычки с Роуклиффом целый день пошел коту под хвост, и других пунктов в отчете не предвиделось. В половине восьмого мне предстояло встретиться с Лоном Коэном, дабы угостить его обещанным стейком, а затем забежать домой, собрать вещички и отправиться на поиски отеля.
Все бы ничего, вот только я понятия не имел, до какого состояния копы довели Вульфа. Весьма вероятно, что, когда я заявлюсь домой, он будет меня поджидать не с самыми лучшими намерениями.
Я не имел ничего против ночевки в отеле, но не представлял, что́ буду делать, когда придется убраться оттуда поутру. Есть ли у меня хоть какие-то планы?
Я решил покончить с неопределенностью, раздобыв какой-нибудь намек у Лона, а для этого позвонить ему, не дожидаясь семи. В кабинете, где меня оставили, телефона не было. Я встал и вышел в коридор, посмотрел по сторонам и двинулся налево.
Двери попадались с обеих сторон, но сплошь закрытые. Я же предпочел бы наткнуться на открытую дверь, за которой маячит телефон, и продолжал идти. Безуспешно.
Однако в самом конце коридора слева обнаружилась дверь, приоткрытая сантиметров на десять, и, когда я подошел поближе, оттуда до меня донесся голос. Именно это событие, происшедшее без четырнадцати шесть, я упоминал выше. Через двенадцать шагов голос стал внятным, через пять – узнаваемым, а в пятнадцати сантиметрах до щели слова зазвучали уже совершенно отчетливо.
– Весь этот спектакль, – вещал Ниро Вульф, – основан на идиотском допущении – вполне естественном и даже неизбежном, поскольку тупее мистера Роуклиффа в вашем ведомстве никого не сыскать, – на допущении, будто мы с мистером Гудвином – кретины. Я вовсе не отрицаю, что в прошлом порой не особо с вами откровенничал. Готов даже признать вам в угоду, что жульничал и дурачил вас ради собственных целей, но лицензию у меня еще не отобрали. И вы прекрасно понимаете – почему. Потому, что в конечном счете пользы я вам принес больше, чем причинил вреда… Не обществу, это совсем другое дело, но вам, мистер Кремер, и вам, мистер Боуэн, и, конечно же, всем остальным.
Значит, среди слушателей находился и сам окружной прокурор.
– И потому еще, что я всегда знал, где остановиться, и мистер Гудвин тоже. Это наш непревзойденный рекорд, и вам это известно. И что же происходит сегодня? Следуя своему привычному распорядку, в четыре часа я поднимаюсь в оранжерею для двух часов отдыха. Пробыв там совсем недолго, я вдруг слышу какой-то шум и отправляюсь выяснить, в чем дело. А это мистер Роуклифф. Воспользовавшись отсутствием мистера Гудвина, которого он боится и которому имеет наглость завидовать, он силой ворвался в мой дом и…
– Это ложь! – раздался голос Роуклиффа. – Я позвонил и…
– Молчать! – взревел Вульф, и мне даже показалось, что дверь чуть качнулась и щель сузилась. Через мгновение он продолжил, не во весь голос, но и не шепотом: – Как вам всем известно, полицейский имеет не больше прав войти в чужое жилище, чем любой обычный гражданин, за исключением особых, оговоренных законом обстоятельств. Однако данное право зачастую узурпируется, как это произошло сегодня, когда мой повар и эконом отпер дверь, а мистер Роуклифф налег на нее и, невзирая на сопротивление, вломился в мой дом, отмахнулся от моего наемного служащего и, игнорируя все протесты, незаконно поднялся на третий этаж, ворвался в оранжерею и нарушил мое уединение.
Я прислонился к косяку, устраиваясь поудобнее.
– Он был настолько туп, что рассчитывал, будто я стану с ним разговаривать. Естественно, я приказал ему убираться вон. Он настаивал, что я должен ответить на его вопросы. Когда же я вновь отказал ему и повернулся, чтобы уйти, он преградил мне путь, продемонстрировал ордер на мой арест, как важного свидетеля по делу об убийстве, и положил мне на плечо руку. – Внезапно его голос стал тише и заметно холоднее. – Я никому не позволю прикасаться ко мне, джентльмены. Мне не нравится, когда ко мне прикасаются, особенно столь недостойные личности, как мистер Роуклифф. Я такого не потерплю. Я велел ему сообщить, какими полномочиями наделяет его ордер, как можно короче и не прикасаясь ко мне. Не я один столь чувствителен к враждебным прикосновениям, это характерно для всех живых существ. Данную деталь я упоминаю только в качестве одной из причин, заставивших меня отказаться от разговора с мистером Роуклиффом. На основании ордера он арестовал меня, вывел из моего дома и в полицейской машине-развалюхе с упрямым и припадочным водителем привез в это здание.
