Перед тем как уйти, я заглянул в кабинет. Пятничная почта под пресс-папье на столе Вульфа сюрпризов не содержала. Я не обнаружил ни малейшего намека на то, зачем понадобились услуги Сола, ни там, ни в заметках, ни в календаре.
Однако в сейфе мне попалось кое-что указывавшее, что наняли его отнюдь не для пустячного дела. В сейф я залез, чтобы одолжить небольшую сумму. Один из его внутренних ящиков разделен пополам. Справа лежит наличность на мелкие расходы, а слева – неприкосновенный запас.
Взяв пять двадцаток из правой части, я заметил в левой листок, которого раньше там не было, и вытащил его, чтобы посмотреть. На нем стояла карандашная надпись, сделанная аккуратным почерком Вульфа: «27/06/52 $2000 Н. В.».
Согласно устоявшемуся правилу, мы держали неприкосновенный запас, пять тысяч долларов, в виде потрепанных сотен, двадцаток и десяток. Быстрый пересчет купюр подсказывал, что листок действительно содержал отметку о выдаче наличных: не хватало двух тысяч.
Это было интересно, настолько интересно, что я, пожалуй, позабыл бы попрощаться с Фрицем, не услышь он, как я выхожу из кабинета, и не появись в прихожей, чтобы закрыть за мной дверь. Я сказал ему, что Вульфу можно сказать о моем появлении к раннему завтраку, но не более того.
Возвращаясь на Леонард-стрит в такси, я, естественно, ломал голову, для чего Солу Пензеру потребовались две штуки, – при условии, что это связано с делом Идз – Фомос – Яффе. Я сочинил массу версий, начиная с поездки в Венесуэлу для выяснения подноготной Эрика Хэя и заканчивая подкупом Энди Фомоса с целью выведать нечто сообщенное ему женой, но ни в одну гипотезу так и не поверил.
Упомянутые мною пять часов сна между ранним утром пятницы и утром понедельника пришлись на воскресенье, с четырех до девяти утра. И провел я их на бугристом стареньком диване в штаб-квартире убойного отдела Западного Манхэттена на Двадцатой улице.
Хорошенько покопавшись в памяти, я мог бы предоставить подробный отчет о сотне дел, в которых тогда участвовал, но сомневаюсь, что в этом будет какой-либо смысл. Поэтому, если не возражаете, опущу детали. Я высидел на двух десятках допросов – на Двадцатой улице, Леонард-стрит и Центр-стрит. Прочел великое множество отчетов и сводок. Бо́льшую часть воскресенья провел в полицейской машине, объезжая с мандатом, подписанным самим заместителем комиссара, свидетелей из длиннющего списка, на которых ссылались в своих показаниях подозреваемые.
Должен признаться, что, вернувшись около полуночи на Двадцатую улицу, я надеялся на новое свидание с просиженным диванчиком, но такая возможность мне не выпала. Развалилось алиби Брукера. Почувствовав, что ему дышат в затылок, он поменял показания и теперь утверждал, что от Вульфа направился на квартиру Дафни О’Нил, где и провел ночь. Она это подтверждала.
Когда я вернулся с воскресной прогулки, капитан Ольмстед как раз начинал ставить Дафни в щекотливое положение. Меня пригласили принять участие в вечеринке, и я согласился. Закончилась она около шести утра в понедельник.
Я снова возмечтал о диванчике, но не тут-то было. Следовало либо раздобыть чистую рубашку, либо где-то спрятаться. Поэтому я отправился на Тридцать пятую улицу и повторил субботнее представление, включая и завтрак, приготовленный Фрицем.
Вульфа я, естественно, не видел. Я звонил ему раз в день, но ни убийство, ни Сол Пензер в наших разговорах не упоминались. Он был брюзглив, а я обидчив. Беглый осмотр содержимого сейфа показывал, что больше денег из неприкосновенного запаса не изымали.
Вернувшись на Двадцатую улицу, чистый и внешне свежий, а на самом деле валящийся с ног от усталости, я шел по верхнему коридору, когда вышедший из кабинета коллега – в те дни я мог без всякого стеснения назвать этим словом копов из убойного отдела – окликнул меня:
– Эй, где тебя черти носят?
– Разуй глаза. – Я ткнул в свою рубашку и галстук. – Не видишь, что ли?
– Ага, дай-ка потрогаю. А я уж собирался объявлять общую тревогу. Тебя ждут в кабинете комиссара.
– Кто ждет?
– Стеббинс звонил дважды. Он там с инспектором. Внизу машина. Давай дуй.
Одни полицейские водители предпочитают находить оправдания для гонки, другие – нет. Этот особо не сигналил, но на газ давил не стесняясь. Должно быть, когда он учился в четвертом классе, недовольный учитель заставил его написать пятьсот раз «„Чуть-чуть“ не считается», и этот урок он усвоил как следует. Жаль, я не засек время, за которое мы покрыли расстояние от Западной Двадцатой улицы, 230, до Центр-стрит, 240. По прибытии я заметил этому лихачу, что ему стоило бы установить на приборную панель автомат, торгующий страховками, какие стоят в аэропортах, на что он осклабился: «Впечатлило, а, приятель?»
Впечатлило, но гораздо меньше, чем общество, ожидавшее меня в просторном и роскошном кабинете комиссара полиции Скиннера. Помимо его самого и окружного прокурора Боуэна присутствовали два заместителя комиссара, Кремер, еще один инспектор, помощник инспектора, капитан и сержант Пэрли Стеббинс.
И все они определенно ждали меня, ибо повернулись в мою сторону, когда я вошел, и не отводили глаз, пока я продвигался к столу.
Скиннер предложил мне сесть – у них и стул был для меня приготовлен. Потом он обратился к Боуэну:
– Эд, может, ты возьмешь это на себя?
– Нет, сам начинай, – ответил окружной прокурор.
Скиннер уставился на меня:
– Полагаю, вам известно о наших успехах столько же, сколько и мне.
Я лишь пожал плечами:
– Насчет остальных не скажу, а сам я положен на обе лопатки.
Он кивнул:
– Как и все мы, не при прессе будет сказано. Большинство из нас пожертвовали выходными, но с тем же успехом могли бы этого и не делать. В последние сорок часов этим делом людей занималось больше, чем любым другим на моей памяти. Однако, как мне видится, мы не продвинулись ни на дюйм, что признаю́ не я один. Положение в высшей степени скверное, хуже не придумаешь. Необходимо что-то предпринять. Мы долго обсуждали здесь возможные шаги. Поступили различные предложения, некоторые были одобрены, и одно из них касается вас. Нам нужна ваша помощь.
– Я старался помочь.
– Знаю. С тех самых пор, как в пятницу я прочел ваши показания, меня не оставляла уверенность, что лучший наш шанс – это ключи. Их стащили из дамской сумочки в присутствии двенадцати человек. Лично я не думаю, что никто не заметил какого-нибудь подозрительного взгляда или движения. Как вам известно, каждого из двенадцати допрашивали по нескольку раз. Единственное, чего мы добились, так это того, что подозрения сосредоточились на Хэе, бывшем муже. На протяжении почти всего вечера он находился ближе остальных к миссис Яффе. Однако возможность имелась у всех, как вы отметили в своих показаниях… И в сущности, они этого не отрицают. Конечно, мы не можем предъявить обвинения Хэю только потому, что шансов украсть ключи у него имелось больше, нежели у других. Кроме того, какой у него был мотив? И что же тогда делать с первыми двумя убийствами? Вы ведь не станете с этим спорить?
