Ничего этого не было? Точно?
Крутой обрыв, схваченный цепким покровом низкого кустарника.
Очень сильный ветер, я щурюсь. Небо затянуто тучами. Река не то чтобы горная,
но порожистая и быстрая. Вдали вьётся стая каких-то крупных птиц — не знаю,
каких именно, они никогда не подлетают близко.
Да не было этого! Не было!
Голубое пламя сверкает в траве, не сжигая и не отбрасывая
теней. Звезда упала в ложбину между двумя холмами. Чуть дальше — нагромождение
скал, совершенно неуместное здесь, словно вырванное из другого мира.
Это всё придумано. Неопытными пользователями и бесталанными
программистами, уронившими свой сервер. Новая мифология. А были и есть лишь
пыльные экраны мониторов, перегретые от натуги компьютеры, остекленевшие глаза
и застывшие лица людей, воткнувшие штекер своего виртуального комбинезона в
дип-порт машины…
Пальцы коснулись клавиатуры. Я почувствовал, что до боли
закусил губу. Сейчас Вика выйдет из душа и обнаружит меня на привычном месте —
за компьютером, со скребущими по клавишам пальцами, со скрытыми шлемом глазами
— глазами, привыкшими смотреть в никуда, в поток безразличных импульсов,
струящихся по сети. Она посмотрит на меня, может быть, подойдёт и поправит
спутавшийся кабель, может быть, прикроет плотнее балконную дверь, чтобы не
слишком дуло.
И уйдёт, чтобы заснуть в одиночестве. Её ноутбук, стоящий на
тумбочке у постели, зря будет ждать хозяйку.
deep
— Таких зверей и не сыскать… — сказал я кому-то. Может быть,
Недосилову, который, ёрзая в такси, всё объясняет что-то, водителю, своим
внимательным аспирантам, холодной ночи вокруг…
Ввод.
Радуга, свернувшаяся кольцом, закусившая свой хвост.
Глубина.
100
Захлопываю за собой дверь номера, оказываюсь в коридоре. Как
всегда в глубине опьянение отступает. Остаётся лишь порывистость движений и
стремление что-то делать.
Меня нет?
Посмотрим.
Иду к номеру 2017. Оглядываюсь — коридор пуст. Прекрасно,
хоть и нет ничего странного в человеке, вышедшем из одного номера и
направившемся в другой.
Набираю код, дверь распахивается.
То, что несколько часов назад не давалось, происходит само
собой. Я переступаю порог, захлопываю за собой дверь.
Тишина.
Не такая, как в обычном, обжитом гостиничном номере. Тишина
кладбищенского склепа, заброшенного ангара, сырого оврага. Может быть, я
придумал её сам, эту тишину, но теперь она стала реальностью.
Стараясь не смотреть на картину, висящую на стене, подхожу к
гардеробу. Здесь нет никакого замка — если уж вскроют наружную дверь, то эта
никого не удержит.
Надеюсь, там, в настоящем мире, Вика не смотрит на монитор…
Открываю дверцы — они тихо, печально скрипят. Говорю:
— Привет…
Смятые, будто резиновые куклы, из которых выпустили воздух,
в пахнущем пылью и нафталином нутре шкафа висят человеческие тела.
Протягиваю руку, касаюсь ладони одного из обитателей шкафа.
Худощавый высокий мужчина, смуглый, глаза оттенка выцветшего неба, две кобуры
на поясе.
— Здравствуй, Стрелок…
Он молчит. Он ничто без меня.
Они все — ничто без меня.
Бородач в странных одеждах…
— Здравствуй, Элениум…
Пожилой, очень благообразный джентльмен…
— Здравствуй, Дон…
Рыжеволосая, пышнотелая девушка…
— Здравствуй, Луиза…
Неприметный мужчина средних лет…
— Здравствуй, Скользящий…
Дряхлый старичок…
— Здравствуй, Протей…
Молодой, симпатичный парень…
— Здравствуй, Ромео…
Патроны в барабане. Смятые карнавальные маски. Старые ружья
в арсенале.
Или — хуже?
Экспонаты музея?
Протягиваю руку, снимаю с вешалки старичка. Заглядываю в
глаза — пустые, блеклые, подёрнутые белесой мутью…
И подхватываю падающее тело — никчёмное тело мотоциклиста,
очень удобное для поездок по Диптауну. Даже не вешаю в гардероб — отпихиваю в
угол, к кровати.
Подхожу к зеркалу, разглядываю своё обличье. Касаюсь лица
ладонями, разглаживаю морщины, оттягиваю вверх уголки губ, распрямляю нос…
Тянусь вверх, расправляю плечи…
Я уже не старик. Человек средних лет, человек как человек,
даже с умными мудрыми глазами.
И всё-таки это не то, что мне нужно.
Ощущение такое, будто я изъеден молью и припорошен пылью.
Два года… они не прошли бесследно.
Можно влезть в сексапильную матершинницу Луизу. Можно
натянуть жёсткую шкуру Стрелка. Можно даже втиснуться в Скользящего, как бы я
ни ненавидел этот облик.
Всё не то.
Они слишком долго меня ждали, преданные как собаки,
бессловесные и готовые услужить. Они устали — старые маски дайвера Леонида.
Но мне нужна от них одна-единственная служба. Короткая,
последняя…
Лезу в карман ветхого пиджака. Достаю пейджер. Надо же… работает.
На нём сотня записок, но самая свежая датирована весной этого года. Сбрасываю,
не читая.
В отличие от реального мира, в глубине пэйджер —
двустороннее средство связи. Вывожу на экранчик лист контактов.
Длинный-предлинный лист…
Огонёк рядом с именем «МАНЬЯК» тлеет фиолетовым. Маньяк в
сети, но очень-очень занят.
Чем чёрт не шутит…
Включаю передачу.
— Шурка, привет…
Представляться не надо — он и так увидит, от кого пришло
сообщение.
— «Три поросёнка», этой ночью… Буду ждать тебя восемь часов
начиная с момента сообщения. Постарайся прийти.
Несколько секунд смотрю на экранчик — словно ожидаю
немедленного ответа. Потом прячу пэйджер в карман.
Пожалуй, это всё, что мне нужно от прошлого.
— Стрелок, ты уж извини, — говорю я, доставая из его кобуры револьвер.
— И вы все… извините…
Я отхожу на несколько шагов, прежде чем открыть огонь.
Шесть тел в шкафу — шесть зарядов в револьвере. Я гляжу, как
вспыхивает, исчезая, тело проказницы Луизы, рассыпается пеплом романтик Ромео,
сгнивает непредсказуемый Скользящий, превращается в пар вежливый Дон, облачком
искр разлетается мудрый Элениум. Стрелок — последний. Я закусываю губу, прежде
чем нажать на спуск.
