«Ты всё равно будешь моей!»
Я представила накинутый на голову мешок, багажник, похищение и до того перетрухнула, что засела в передней с бабушкой слушать сорок-соседок, притащившихся к нам в дешёвых, хлопковых, похожих на ночнушки, балахонах чистить огромную гору тыквенных семечек. Для чего – я даже не стала спрашивать. Родителей не было. Папа поехал-таки в город участвовать в неожиданном митинге за освобождение Халилбека, а мама, клеймившая и поливавшая эту затею, в последний момент увязалась с ним, но не на митинг, разумеется, а к кому-то в гости. Небось к Магомедовым.
Соседки сидели на диване, нагнувшись над расстеленными на полу подстилками с семенами, ковыряли белую тыквенную шелуху и несли перед бабушкой непролазную чушь на дикой смеси русского и родного. Речь шла об амулетах. Имам мечети, что на Проспекте, царапал тайные формулы на листочке арабской вязью, складывал, нашёптывал туда молитвы, зашивал их в кожаные треугольнички, привязывал туда нитку и сбывал посельчанкам как детские обереги.
– Мой сын, – тараторила одна соседка, – сдавал тест в школе, итоговый. И забыл свой амулет в рюкзаке. Сидит. Телефон под партой. А я во дворе с учебником. Пишет мне вопрос, чтобы я подсказала, а у меня смс ни в какую не отправляется. Тогда он вспомнил про амулет. Объяснил учительнице, что нужно достать его из рюкзака. Достал, надел на шею, и – раз! – ему приходит мой ответ.
– Сдал?
– Вабабай
[25]
, конечно!
– А слышали, что случилось у Абдуллаевых? – выпучила глаза другая соседка.
Все заохали, закивали головами в разноцветных косынках.
– Я была на этом сватовстве, слышала все эти проклятия! От такого простой сабаб-амулет не спасёт!
То, что наша соседка присутствовала на скандальном сватовстве, мы уже знали. Она успела обежать с этой новостью всю округу, причём тотчас же, как только разыгралась драма. Постучалась и к нам, влетела запыхавшаяся, розовая. На голове у неё переливалась на солнце косынка с золотыми нитями, не обычная, завязанная грубо на затылке, а эффектно присборенная по бокам булавками в форме цветов. Получалась вечерняя причёска, но только не из волос, а из ткани.
– Проклятие не каждый может снять, – авторитетно заявила бабушка.
– Правильно, правильно, – закивали соседки.
– А что там точно случилось? Почему испортили сватовство? – гундосо спросила та, что сидела с краю, с серебряным зубом.
– Уя, ты не знаешь? От жениха понесла одна городская, вот её мать и припёрлась. Эта городская, говорят, – настоящая проститутка!
– Кошмар!
– Астауперулла…
– Позор какой.
– Абдуллаевы – родственники муллы нашей мечети, вы не знали? Нехорошо, что в их семье такое, – причмокнула бабушка.
– А может, молодой Абдуллаев создан для испытания прочности девушек! – без тени улыбки предположила та, что помогала сыну плутовать на экзамене. – Он их специально искушает: сильные отказывают с честью, слабые – сдаются. Так что та беременная девушка сама виновата. Лучше бы её мать, вместо того чтобы проклятиями трясти, своей бы дочерью занялась.
– Это точно, это верно…
– Патя, а ты чего дома сидишь? В город съезди, – отвлеклась на меня серебрянозубая.
– Ой, сегодня не надо, – возразила бабушка, – там же сейчас проходит собрание за Халилбека.
– Ах, точно, точно.
– Папа туда поехал, – вставила я.
В переднюю залетела белого цвета степная бабочка, пометалась и прилипла крылышками к окну.
– А вы знаете, – заговорщически понизила голос соседка постарше, – что про Халилбека говорят…
– Да много чего говорят…
– А то, что он – святой, не слышали?
– Кто сказал? Откуда толки?
– Мне мой муж говорил, а ему знающие люди сообщили, что в тюрьме от Халилбека даже на соседние камеры баракат
[26]
исходит. Вы помните того ваххабита, который за пропаганду экстремизма сидел?
– Мужа Зарипат?
– Да, мужа Зарипат, которая раньше певицей была и раком заболела.
– Она же умерла!
– Да смоются её грехи…
– Умерла. Но на её мужа снизошёл баракат Халилбека и его чудесным образом по амнистии выпустили. Выбрался он из тюрьмы и узнал, что Зарипат перед смертью спела. А вахи же музыки не терпят, не признают.
– Чтобы им, душегубам, кишки разорвало на том свете, – пробормотала бабушка.
– И вот… Он узнал, что жена спела и даже записала песню…
– Я слушала, – зачем-то ввернула я, – очень красивая песня.
– Да её все слушали, друг другу пересылали. Она, как ангел, заливалась, как будто болезнь от неё в этот момент отпрянула.
– И что он сделал?
– Проклял её память, оставил дом, посёлок и уехал в Турцию вместе с детьми.
– Как же его пустили с судимостью?
– Там сложная система. Дети своим ходом, с его сестрой поехали, он – через Украину хитрым способом, как многие делают. А в Турции уже ждут. Там, знаете, все, кто у нас на учёте были и соблюдать не могли, потому что их полиция дёргала, неплохо устраиваются. Баришкин сын после того, как в шестом отделе его подержали пять суток, в Турцию умотал. Исаевых сын – тоже. Бизнес там завели, ведут халяльную жизнь. Раз они решили стать полностью мусульманами, то в России им не выжить нормально, надо к единоверцам, чтобы законы нарушать не пришлось.
– И пускай уезжают, бесово семя, бешеные звери, – снова заворчала бабушка.
– И что, Халилбек – святой только потому, что его соседа по камере раньше срока выпустили? – отмотала я разговор назад.
– Ты что, Патя, он много чудес совершает, люди говорят.
– А себя выпустить не может?
– Не хочет, значит, пока, – зашуршала рукой в тыквенных семечках старшая соседка. – Но раз митинг сегодня, значит, скоро выпустят. Что, не помнишь, какие люди на концерте в клубе выступали! Депутаты, руководители… Этот, Борисов. Певицы известные. А Халилбек… Он же, говорят, – Хидр.
– Хидр! – благоговейно повторила бабушка.
– Что такое Хидр? Объясните! – попросила я.
– Как, не знаешь Хидра? Это же святой, наставник пророка Мусы.
– Не поняла. Мусы – Моисея, что ли? Он же сколько тысяч лет назад жил!
– А его наставник – вечный. Хидр его зовут. И появляется он в каком хочешь виде. Но чаще в зелёной одежде.
– Халилбек разве ходит в зелёной одежде?
– Это не важно. Но он мудрый, очень мудрый.
