Эх, добрые старые времена.
Подоткнул теплое одеяло под подбородок доктору Макдональд:
— Спи крепко, маленький шизик…
Под одеялом что-то пророкотало, и приторно завоняло протухшей капустой.
— О, господи! Фу…
Затем последовало еще три афтершока с таким звуком, как будто кто-то выбивал засор из трубы. И вонь!
Я открыл туалетную дверь и включил свет — заработала вытяжка.
На зеркале корявыми буквами сиреневой губной помадой были нацарапаны слова: «КАВО ОН НА САМОМ ДЕЛЕ ПЫТАЕТ?»
И это она была лучшей на курсе? Какие же тогда, черт возьми, все остальные?
Среда, 16 ноября
16
— Вот вы где, а я вас повсюду ищу, вы хотите позавтракать, я хочу позавтракать, в смысле, сегодня утром я голодна как волк, и сама не понимаю почему — вчера вечером съела такой громадный ужин, и на самом деле с вами все в порядке, потому что выглядите вы не очень…
Я повернул голову. Позвоночник защелкал и затрещал, как будто кто-то врезал мне промеж лопаток ржавым компасом. Бар в носовой части парома был забит мутноглазыми людьми, вонявшими прокисшим пивом. Защитная решетка все еще была опущена, создавая препятствие к ряду пивных кранов и сверкающих бокалов, но все равно место оживало от постоянных зевков и почесываний. Кабинки с мягкими стульями и диваны подковообразной формы окружали круглые столы, на которых кучами были свалены личные вещи. Словно лагерь беженцев наутро после хорошей пьянки.
Доктор Макдональд вертела в руках очки:
— Спасибо за то, что не стали… ну, понимаете, спасибо за то, что позволили мне занять каюту, я понимаю, что это, возможно, звучит глупо, но я действительно чувствую себя очень неуютно, если…
— Я этого не делал. — Опустил ноги на сине-зеленый ковер и сидел, моргая и протирая рукой глаза. — Вы храпите.
— Я не храплю, это… — Она насупилась, отчего у нее появился второй подбородок.
— И еще — портить воздух вообще нехорошо, но в вашем случае это просто нечто. Как будто кто-то режет бензопилой металлический бак для мусора. — Раз. Два. Три. Встал на ноги, потом медленно выпрямился. Судороги, прострелы, ноющая боль.
— Вы были там? В комнате, когда я спала? — Ее глаза полезли на лоб, щеки зарозовели. Обхватила себя руками за плечи. — Я была голая. Когда я проснулась, я была голая, и я пила, и я была голой в постели, когда проснулась! Что… что вы… вы что… нет, только не это… о, нет, нет, нет, только не говорите мне, что мы занимались…
— Как кролики. Всю ночь. Оторваться от меня не могли.
Почему ботинки не налезают? Как будто пытаешься засунуть лабрадора в почтовый ящик.
— О господи… — Розовый цвет стал на оттенок темнее. — Я не… это была ошибка, и я, на самом деле, не думала…
Потом она меня ударила. По щеке. Не так, конечно, сильно, чтобы поранить, но все равно чертовски больно.
— Как вы могли? Как вы могли воспользоваться моим положением, я была пьяна, что вы за мужчина, вы достаточно стары, чтобы быть моим отцом, вы мерзкий, низкий, эксплуатирующий…
— Да не глупите вы — не было ничего. Половину ночи вы блевали, а другую половину храпели с двух концов.
— А-а… — Закусила верхнюю губу и отвернулась. — Понимаю, это шутки у вас такие, шутите над тем, что я якобы была распутной и хищной, в то время как я была омерзительной и гадкой.
— Хотите — верьте, хотите — нет, но я не могу назвать вас неотразимой, и не все мужчины потенциальные насильники. — Я потер рукой ноющую щеку. — И если вы ударите меня еще раз, получите сдачи.
Кромка горизонта окрасилась бледно-голубым сиянием, небо было цвета глубокого индиго с мерцающими на нем звездами. Большая часть Лервика
[67]
лежала в темноте, и только зеленовато-желтые ленты уличных фонарей да свет фар одинокой машины разбивали ночной мрак. Правда, Холмсгартский паромный терминал был залит светом, как футбольный стадион.
Мой непослушный чемодан вилял и подпрыгивал, пока я, прихрамывая, тащился за доктором Макдональд по крытому трапу. В флуоресцентном свете был виден пар от ее дыхания.
Сквозь подметки ботинок просачивался холод, и ступни ныли.
Шетлэнд в ноябре… Я, наверное, спятил.
Паромный терминал был похож на громадный свинарник, сделанный из ржавого железа Края арочного покрытия выкрашены в красный цвет.
Она потопала вниз по ступенькам в зону приема. На улице прохлаждался автобус «ЗетТранс», его белые с синим бока заляпаны чем-то бледно-коричневым.
— Как вы там?
Она говорит!
— Думал, что вы со мной не разговариваете.
Задрала нос в небо:
— Это было бы неприлично.
— Ну да, конечно. А что тогда прилично — надраться до соплей, заставить меня заплатить по счету, а потом заблевать всю ванну?
Свет фар осветил терминал — рядом с автобусом припарковался крошечный белый «форд-фиеста». На его боку была явственно видна сине-желтая, в клетку, полоса, на крыше мигали сигнальные огни. Самая маленькая в мире патрульная машина. Констебль в униформе отклеился от водительского кресла, вылез и посмотрел на часы.
Я выволок свой чемодан в темное холодное утро.
Констебль поднял глаза:
— Вы Хендерсон?
У него было худое бледное лицо, длинный нос, коротко подстриженные виски и затылок и уложенный гелем чубчик спереди. Северо-восточный акцент, парень не местный.
— Спасибо за заботу, констебль …?
— Кларк. Ройс Кларк. Как Джеймс Бонд, только без прибамбасов.
— О’кей. — Я подошел к багажнику, но свободного места для багажа в нем не было: он был до верху набит защитной экипировкой и большими черными сумками.
— Извините. — Констебль пожал плечами. — Все большие машины на двойном убийстве в Ансте.
[68]
Доктор Макдональд заглянула на заднее сиденье:
— О господи… Еще защитная экипировка.
— Ну, вам же ехать недалеко. — Ройс открыл заднюю дверь, схватил чемодан — тот, что поменьше, — и втиснул его за спинку водительского кресла. — Может быть, поставите большой чемодан себе на колени?
Она сглотнула, пошаркала ногами по заиндевевшему асфальтовому покрытию:
