Он допил пиво из банки, смял ее в своей лапе и бросил на мостки рядом с собой. С хрустом открыл другую.
Пауза. Так мы и сидели в тишине.
— Был здесь со вчерашнего утра — пытался поймать этого чертового тюленя… — Наклонился вперед, свесив голову на грудь. — А Даниэль знает? Ей кто-нибудь сказал?
— Я не…
— Здесь мобильник не берет. Надо бы ей позвонить. Узнать, как она… — Берджес отхлебнул пива. Вытер рукой глаза. — Как? Как он находит нас? Как нам… — Шмыгнул носом. Снова хлебнул пива. — Мы можем ее похоронить? Нашу Лорен… Мы можем ее забрать и похоронить?
— Тело выдадут, как только смогут. Вы получите ее обратно.
Он кивнул, и на запятнанную кровью футболку капнула слеза.
— Мы думали, что она сбежала из дома. Думали, что из-за нас. Что мы сделали что-то не так. Даниэль во всем винила себя. Месяцами ходила по улицам Эдинбурга, Лондона, Глазго… Развешивала листовки в витринах, донимала газеты, чтобы печатали фото Лорен, разговаривала с каждым бездомным ублюдком и наркоманом, которых только могла найти. — Хохотнул, потом прикусил нижнюю губу. — Думали, что она когда-нибудь вернется. А потом пришла первая открытка… Счастливого дня рождения, твою мать…
— Да. — Я уставился на воду. — Моя дочь, Ребекка, пропала пять лет назад. Ей было почти тринадцать лет… Больше ничего о ней не слышал.
Берджес кивнул:
— Больно, да? Все время думаешь — а не твоя ли это вина? — Посмотрел на банку в руке. — По крайней мере, вы еще можете надеяться.
Нет. Надежда умерла с открыткой номер один.
Я сделал еще один глоток остывшего кофе:
— Я правду говорю — Генри Форрестер сделал все, что мог. Мы тоже сделали все, что могли. И продолжаем делать.
Дизель-генератор закашлялся и заработал, затем из сарая послышался металлический лязг, а за ним утробное бурчание. Труба, выходившая из стены сарая, соединялась с пластиковым шлангом, исчезавшим в глубине залива. Он затрясся, затем из середины одной из клеток в воздух вырвался фонтан рыбьего корма и упал на поверхность воды. Поверхность вскипела рыбьими телами.
Берджес прикончил вторую банку и взялся за третью:
— Она была наша любимая девочка…
— Генри сделал все, что мог, правда. Лорен числилась в пропавших больше года, прежде чем мы установили, что она была похищена. За двенадцать месяцев многие детали забываются. Даже пленки с камер наружного наблюдения частично размагничиваются. Это не его вина.
Берджес положил руки на колени:
— Каждый год мы получали очередную открытку, и это было для нас как ножом в сердце… Как мы могли относиться к этому? — Одним глотком опрокинул в себя половину банки. — Генри Форрестер не заслужил забвения. И вы тоже.
20
Перед домом Генри стоял грязный синий фургон с надписью «ДЕЙВИ — СТЕКОЛЬНЫЕ РАБОТЫ», намалеванной на боку готическими буквами. Невысокий мужичонка, присвистывая в такт ударам молотка, прибивал громадный кусок фанеры к окну гостиной.
Я вошел внутрь, не соблаговолив махнуть на прощание рукой Ройсу, и пошел на звук голосов, доносившихся из кухни. Генри сидел, откинувшись на спинку стула, одну руку положив на небольшой круглый живот, а в другой руке сжимая стаканчик с виски. Шеба, повизгивая и вздрагивая, лежала на полу у камина и смотрела собачьи сны. Доктор Макдональд сидела, склонившись над стаканом с виски. Локти на столе, пальцы выстукивают какой-то ритм на его поверхности, кудрявые волосы скрыли лицо. Очки лежали за бутылкой виски — на этот раз это была «Isle of Jura», — линзы мутные от отпечатков пальцев.
— Мне кажется… мне кажется, Эмбер О’Нил здесь самая важная, он выбрал… он выбрал ее потому… потому что она была похожа на Нее, в смысле, на ту, кто его обидел… Вас когда-нибудь… когда-нибудь в жизни обижала тринадцатилетняя девчонка? — Рыгнула. — Упсс…
Генри сделал глоток и облизал губы:
— Да, а вы предполагали такую возможность, что она была шифром?
— О-ох. — Макдональд вздернула голову. — Я не… я не думала над этим… шифр… — Между бровями появилась морщина. — Нет… в этом нет никакого смысла… Почему она должна быть шифром? — Смех. — Какой вы глупый.
Я закрыл за собой дверь:
— А вы, ребята, кажется, находили общий язык.
Генри показал на бутылку:
— Трудно сказать «нет» леди, которая приносит одинокому старику односолодовый виски. — Слегка нахмурился: — Где ты был?
— Чаю кто-нибудь хочет? — спросил я без особой надежды на утвердительный ответ.
— Я не… я не думаю, что она шифр. Мне кажется… мне кажется, что она самое что ни на есть послание…
Я налил воды в электрический чайник и включил его:
— Ей больше виски не наливать.
— Неет! — Доктор Макдональд схватила стакан и прижала к груди — «Isle of Jura» пролился на полосатую блузку. — Вы знаете, что я… что я хочу, Генри, я хочу… — Бровь опустилась. — Я хочу знать… кхм…
— Кого он на самом деле пытает? — сказал я наобум, но именно это она написала на зеркале над раковиной в каюте.
Доктор Макдональд грохнула рукой по крышке стола и посмотрела на меня, как будто именно я изобрел велосипед:
— Господи, это… это просто блестяще. Кого именно он пытает, правильно… Это просто… вы — гений… не правда ли, Генри, он — гений?
На столе четыре утренние кружки с засохшей на дне коричневой субстанцией. Взял одну и обмыл горячей водой из-под крана.
— О, наш друг Эш — человек многих талантов. — Генри поставил стакан на стол. — Ты встретился с ним, да? С Берджесом. Так вот где ты был.
— Нет, он человек гениальный. В смысле, Эш… Эш, Генри ска… рассказал мне о тебе и… и что? — Отхлебнула виски. — Кого он на самом деле пытает? Это… это не просто девочки, так ведь, он ведь и родителей пытает, пытает их многие и многие годы.
— Вчера мы опознали останки дочери Арнольда Берджеса. — Чайный пакетик в кружку. Потом кипятка. — Кто-то должен был ему сказать.
— Я не хочу, чтобы ты защищал меня, Эш.
— Да, конечно, Зато у тебя самого просто прекрасно получается разбираться с ним.
— Ты не гений, ты — идиот.
— Очень может быть… что в этом все и дело… в смысле, я что хочу сказать, это… это ужасно для девочек… — доктор Макдональд попыталась сфокусироваться, — но… но возможно, они для него просто… средство к достижению цели… и именно поэтому он заклеивает им рот, пока проделывает это с ними.
Я выловил ложкой чайный пакетик и бросил его в раковину:
— Зато я не старый обдолбанный идиот, сидящий и упивающийся до смерти в промерзшем доме, заваленном осколками разбитых окон и собачьим дерьмом.
