— Она его двенадцатая жертва, предпоследняя, а он все это время пытается подойти к числу тринадцать, и Меган — его последний шанс, иначе все будет бесполезно?
Что за оригинальная мысль… Оказывается, Ребекка и все эти девочки были всего лишь генеральной репетицией к основному номеру. Они вообще ничего не значили.
Генри откашлялся:
— Может быть, не стоит зацикливаться на числах.
Я снял с полки книгу, пролистал несколько первых страниц — это не было первое издание.
— Если номер Меган… — Я кашлянул. — Если она номер двенадцать, то кто тогда номер одиннадцать?
Молчание на другом конце линии.
Генри наверняка сказал ей, я знал это, нельзя было ему доверять. Лучше, чтобы об этом знал только я один.
Из динамика донесся вздох:
— Мы узнаем об этом только в следующем году, когда придет поздравительная открытка. Сейчас уже середина ноября, а два раза подряд он похищал девочек только в декабре. Думаю, у него уже есть одна в запасе. Элис права — он экспериментирует. Вот почему он не заклеил ей рот и почему открытка пришла сегодня.
Я захлопнул книгу:
— Получается, что у него было достаточно времени, чтобы схватить ее, вернуться к себе, связать, сфотографировать, напечатать фотографию, сделать открытку и бросить ее в почтовый ящик, пока почту не вынули последний раз. Когда у нас последняя выемка — в шесть… шесть тридцать?
— Возможно.
— На пленке из камеры наружного наблюдения она зафиксирована в четверть четвертого. Пусть пятнадцать минут потребуется на то, чтобы схватить ее, пятнадцать — двадцать минут, чтобы довести до дома… Это, конечно, возможно, но довольно напряженно.
— Вполне возможно, что какое-то время он готовился, оттачивал свои методы. — Молчание на другом конце линии. Потом: — И давайте предположим на минуту, что Меган — не номер двенадцать.
Твою мать — вот оно.
— Генри, ты…
— Мы предположили, что он не похищал никого пять лет назад, а если похитил? Что, если не объявились родители с поздравительной открыткой?
Доктор Макдональд нахмурилась:
— Значит, в тот год он был в тюрьме или где-нибудь за границей… — Покрутила прядь волос. — А почему родители не объявились?
Я облизнул губы:
— Может быть…
— Возможно, они умерли, или уехали из страны… или они полагают, что у них есть серьезные причины для того, чтобы не вмешивать в это дело полицию. Каковы бы ни были причины, мы не можем свести на нет возможность того, что Меган Тейлор является его тринадцатой жертвой. Тринадцать девочек, убитых в свой тринадцатый день рождения. И что Меган не эксперимент, а шедевр. Ему это нужно, чтобы быть идеальным, потому что только это оправдывает все, что он сделал.
Спасибо, Генри.
В моей груди словно клапан открылся — я снова мог дышать.
— Ты полагаешь, он собирается остановиться? — спросил я.
Доктор Макдональд села на край кровати:
— Или, возможно, для него это преобразующий момент, в смысле, сейчас, достигнув своей цели, он понял, что не должен останавливаться, что он может продолжать, все лучше и лучше делая то, что он делает, и именно поэтому он экспериментирует.
— Нет, это слишком важно — он стремился к торжественному финалу. Убийство Меган Тейлор должно быть катарсическим моментом.
Она покачала головой:
— Паттерн изменился — нет липкой ленты, поздравительная открытка пришла вчера, а не на следующий год, это более… безотлагательно.
— Мне нужно знать, собирается ли он остановиться? — Я поставил книгу обратно на полку. — Да или нет? Унесет этот ублюдок ноги и на этот раз?
— Да.
— Нет.
— Он стремился к..
— Генри, никто просто так из этого не выходит, если к этому появился вкус и ты хорошо это делаешь, тебя никто никогда не поймает, самое время для честолюбивых замыслов и постановки амбициозных целей, время кормиться тем, что ты создал… — Она прикусила нижнюю губу. — Почему он должен все это бросить?
Телефон замолчал. Потом металлический хруст пробки, отворачиваемой на свежей бутылке виски.
Тут все дело во власти… Да и, в общем-то, дело всегда в этом. — Бульканье. — Если вы правы, то он должен мониторить средства массовой информации. Слушать сообщения, смотреть пресс-конференции, интересоваться публичными выражениями скорби. «Посмотри на дела мои, о Всемогущий, и впади в отчаяние!»
Доктор Макдональд посмотрела на свои красные «конверсы»:
— Ему захочется лично пережить все это… А что, если мы поможем ему, в смысле, встать со свечами в знак скорби или что-нибудь вроде этого?
— Да. Слушай, Эш, нужно организовать одно из этих крышесносных мероприятий, когда все оставляют плюшевых медведей, цветы и футбольные шарфы. Нечто большое и впечатляющее. Чтобы публика в рубищах, посыпание голов пеплом. Направить на толпу несколько камер, и, я думаю, наш мальчишка не сможет устоять.
Она кивнула:
— Будет стоять в толпе и подпитываться скорбью, зная, что все это из-за него, что он сделал это, что он обладает властью над жизнью и смертью.
— Посмотрю, что можно сделать. — Я взял с тумбочки поздравительную открытку.
— Мы организовали большой прием — громадный розовый лимузин, диджей, мороженое с вареньем, копченая семга, суши — все, что только можно. — Брюс Тейлор возился с галстуком — с этаким черным, похоронным: он шел к его мертвенно-бледному лицу и налитым кровью глазам. — А… вы уверены, что все в порядке и в галстуке я не выгляжу угрожающе? Может быть, мне не следует надевать галстук?
Его жена, скорчившаяся на краю громадного красного дивана, молчала как могила. Как будто ее подменили восковым манекеном — глаза смотрят в пустоту, маленькая морщинка между аккуратно выщипанными бровями. Губы крепко сжаты.
— Андреа, как ты думаешь, может быть, мне переодеться?
Она даже не взглянула на него.
Доктор Макдональд положила руку ему на плечо:
— Наденьте то, в чем вам удобно. Все эти фотокамеры, вспышки, вопросы со всех сторон — вам не нужно будет беспокоиться о галстуке. Не любите галстук — в задницу его.
По его лицу промелькнула едва заметная улыбка. И исчезла.
— Она еще жива.
Дики кивнул:
— Она еще жива. Мы покажем фотографию Меган, призовем свидетелей, попросим, чтобы он отпустил ее… — Детектив-старший суперинтендант взглянул на меня. Откашлялся. — И оповестим людей, что завтра будет стояние со свечами в знак поддержки.
Детектив-старший суперинтендант Дики, втянув щеки, сосал сигарету, ее кончик горел оранжевым огоньком в темном саду.
