— …и хотим попросить того, кто похитил нашу дочь, чтобы он вернул ее обратно.
Голос Брюса Тейлора звучал так, как будто он читал текст по бумажке, слова звучали высокопарно и неестественно:
— Меган — чудесная девочка, приносящая надежду и радость всем, кто знает ее…
Доктор Макдональд отломила кусок панированной рыбы, подула на нее и сунула в рот. Пожевала:
— Отличная панировка. — И продолжила есть при мерцающем свете приборной доски.
— Я же говорил. — Два рыбных ужина навынос из «Блистеринг барнаклз», один с парой маринованных луковиц, другой — с пюре из зеленого горошка. Все разогрето в микроволновке и разложено по картонным тарелкам, закрытым фольгой.
— Я обращаюсь к вам как отец, пожалуйста…
Она окунула ломтик жареной картошки в буровато-зеленое месиво:
— Я говорила с Дики, вся церковь обвешана скрытыми камерами, и если Мальчик-день-рождения придет в Сент-Джаспер, его сразу же заснимут, и еще Сабир собирается прогнать через параметры паттерна всех, кто попал на пленку камер наблюдения торгового центра в тот день, когда пропала Меган, и если что-нибудь сыграет, то мы его возьмем.
— Хммм. — Моя рыба отдавала паутиной и картоном.
…в то время как полиция продолжает поиски Кети Николь, дочери детектива-констебля Эша Хендерсона из криминального отдела полиции Олдкасла…
Даже газировка была безвкусной.
— Мы ее найдем, Эш, мы ближе к нему, чем когда-либо.
— Кети Николь — тринадцатая жертва Мальчика-день-рождения и вторая, чью поздравительную открытку получили через день после того, как ее похитили…
— Кретин чертов. — Я выключил радио. — Похищением это будет называться тогда, когда за нее потребуют выкуп. Ее насильно увезли.
Я посмотрел на свою картошку с рыбой, закрыл сине-белый контейнер и положил обратно в пластиковый пакет, откуда все это было извлечено.
Порыв ветра ударил дождем по капоту «рено», капли сверкнули, отскакивая от грязной краски, благодаря свету фар какого-то хетчбэка, остановившегося на парковке. Он остановился как можно дальше от нас.
— Эш, я…
— Кети любила слушать разные истории, которые я рассказывал ей на ночь.
— О’кей…
— Когда-то, давным давно, жил на белом свете педофил по имени Филипп Скиннер. И было у Филиппа двое детей и жена, которая очень его любила, потому что не знала, чем он занимался. И напала на королевство в то время черная чума, и в разных концах города нашли трех маленьких мальчиков, завернутых в черные пластиковые мешки из-под мусора. Они были изнасилованы и зарезаны ножом, а потом разрезаны на пятнадцать частей. И каждый кусок был завернут в пищевую пленку, как будто тот, кто это сделал, хотел, чтобы они остались свежими.
Фары машины погасли, и водитель с пассажиром стали темными силуэтами на фоне слабого свечения, шедшего от замка. Они стали придвигаться друг к другу, пока их головы не соединились.
— И призвала полиция храброго рыцаря, которого звали доктор Генри Форрестер, и рыцарь исследовал изрубленные останки мальчиков и составил психологический профиль злодея, который это совершил. И стала полиция повсюду искать того, кто подходил под этот профиль, и нашла она Филиппа Скиннера. И оказалось, что в девяностых сидел Скиннер этот в бельгийской тюрьме за нападение при отягчающих обстоятельствах и за детскую порнографию. И притащили его на допрос…
Салфетка дезинтегрировалась, пока я вытирал жир со своих пальцев.
— Но у Филиппа Скиннера был хороший адвокат, который спас его, и был Скиннер признан невиновным из-за ошибок, допущенных в ходе следствия. Храбрый рыцарь был убежден, что Скиннер виновен, и один из полицейских, отъявленный задира по имени детектив-суперинтендант Лен Мюррей, поверил ему…
Стоявшая вдалеке машина начала раскачиваться на рессорах.
— Тогда они завербовали молодого детектива-инспектора по имени Хендерсон и стали повсюду следить за Скиннером, меняя друг друга, чтобы этот мерзкий ублюдок всегда находился под наблюдением. Но не смогли они уследить за ним, и нашли в городе еще одного мальчика, разрезанного на куски, которые были завернуты в пищевую пленку. И решили тогда они, что Филипп Скиннер должен быть остановлен…
Я сделал глоток «Айрн-Брю», ополоснув рот шипучими оранжевыми химическими пузырьками.
— Но оказалось, что это не Скиннер насиловал, убивал и расчленял маленьких мальчиков, а был это молодой человек по имени Денис Чакрабарти. Он работал помощником мясника в одном из супермаркетов на Блэкволл-хилл. Профиль оказался неправильным. И он убил еще двух мальчиков, прежде чем мы наконец его поймали.
Доктор Макдональд отломила еще один кусок рыбы. Потом спросила:
— А что случилось с Филиппом Скиннером?
— Вы были правы, когда сказали обо мне, что я на самом деле жестокий человек. У меня это очень хорошо получается. — Я сжал руки в кулаки. Костяшки заскрипели. Они опухли, их пронзала боль. — Даже с артритом. Я выбивал из людей правду, запугивал, лгал, воровал, брал деньги за то, чтобы смотреть в другую сторону, обманывал жену… — Еще глотнул газировки. — Когда Ребекка… Когда она убежала, мы сделали все, что должны сделать родители: мотались по улицам, расклеивали повсюду плакаты — от Терсо до Портсмута,
[96]
объявляли вознаграждение, нанимали частных детективов, делали объявления по радио. Это стоило нам целое состояние, больше, чем у нас было, и я влез в долги… Большие долги. — Я барабанил пальцами по рулевому колесу, смотрел, как дождь выписывает ленты на ветровом стекле. — С тех пор жизнь уже никогда не была нормальной. Я проводил слишком много времени с журналисткой по имени Дженнифер — сначала из-за того, чтобы имя Ребекки продолжало появляться в газетах, чтобы люди его не забывали, но… Кто-то сказал Мишель, и она выследила нас, вышвырнула меня и завела себе постоянного любовника, который превратил дом в минное поле. Как раз в то время меня и попросили последить за Филиппом Скиннером. — Я опрокинул в рот остатки газировки, смял в кулаке пустую банку — костяшки пальцев были как раскаленный гравий. — Все еще продолжаете думать, что Кети повезло с таким отцом, как я?
Вентилятор с урчанием гонял горячий воздух, по крыше барабанил дождь.
Доктор Макдональд вертела в пальцах кусок рыбы:
— Тетя Джен на самом деле не моя тетя… Перед тем как стать ветеринаром, она была социальным работником и наблюдала за мной, когда меня поместили в приемную семью в Дамфриз. Я уже говорила вам, что моя мама стала совсем другой, когда вернулась из больницы… Она подождала недели три, потом залезла в горячую ванну и вскрыла себе вены, вот отсюда и до самых локтей.
— Мне очень жаль.
