– Незаслуженная?
– Разумеется. А разве Бог Ветхого Завета заслуживает любви? Во имя Его убивали невинных мужчин, женщин, детей, и речь идет не о каких-то отдельных жертвах. Главный мотив Ветхого Завета не любовь и не вера, а страх – страх наказания, страх возмездия за самые мелкие прегрешения. Как же сказал Вольтер? Ага, вот: «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». И человек именно так и поступил. Мы все читали о том, что Бог якобы создал человека по своему образу и подобию, но ничто не может быть дальше от истины. На самом деле это человек создал Бога по своему образу подобию.
– Вы обращаетесь за примерами к Ветхому Завету, Холмс? Возможно, вам пришли на ум жена Лота или печальный эпизод с дочерью Иеффая?
– Да, как и множество других примеров. Как мы можем называть Богом любви того, кто вынуждает Иеффая принести в жертву родную дочь? Ради чего? Чтобы что-то доказать? Испытать веру Иеффая? Это жестокость, не больше и не меньше. Добавьте к этому массовое уничтожение людей из-за того только, что они выбрали для почитания другого бога, и эта жестокость умножится в сотни, тысячи раз.
– Но ведь большинство историй Ветхого Завета всего лишь аллегории, которые не следует понимать буквально.
– То есть вы хотите сказать, что мы сами должны решать для себя, какие фрагменты Библии надо толковать буквально, а какие – аллегорически, и по своему разумению определять, где в этих несвязных, путаных повествованиях прячется слово Божье? Независимо оттого, правдивы или нет эпизоды, упомянутые в Библии, она остается краеугольным камнем христианской веры, и я повторю: Бог, изображаемый на ее страницах, заслуживает любви не более, чем сам дьявол. Для меня, Уотсон, Бог остается фигурой речи, за которой стоит не больше, чем за вашей гигантской крысой с Суматры!
– Мне сложно оспорить большинство ваших рассуждений, но когда я наблюдаю, как совершенно организован мир, то склоняюсь к тому, чтобы приписать его появление Создателю. Как иначе возникли бы эти идеальный порядок и симметрия?
– Человечество усматривает порядок в природе, потому что само привносит порядок в мир. Людям кажется, будто он есть во всевозможных природных чудесах, поскольку мы, будучи конструкторами и созидателями, во всем, что видим, отыскиваем систему, организующий принцип, какие присутствуют в наших изобретениях. Мы подгоняем все под себя, и потому случайное нам представляется закономерным, а не имеющее цели – целенаправленным, подчиненным некоему высшему замыслу.
– Но разве нельзя предположить, что готовность человека видеть во всем замысел обусловлена тем, что замысел обнаруживается в нас и вокруг нас?
– Должен признаться, Уотсон, я не могу трактовать все в таком ключе. Наука рассеяла тьму, в которой мы существовали. Множество новых открытий даст ответ на те вопросы о нашем происхождении, что еще стоят перед нами. Само собой, в итоге многим придется пересмотреть свою веру, но мне это представляется положительным побочным эффектом.
– Для некоторых вера – это все, что у них есть. Такие люди предпочтут скорее оставить вопросы без ответов, чем утратить веру.
– Да, а некоторые другие люди – вопреки всем доводам логики и многочисленным доказательствам теории эволюции, проливающим свет на обстоятельства нашего появления на Земле и возникновения Вселенной, – не остановятся перед тем, чтобы использовать чужую веру в качестве средства улучшить свою жизнь. Людям науки всегда будут противостоять хулители и даже гонители. Религии продолжат сеять распри и провоцировать кровопролитные столкновения между расходящимися во мнении группами верующих. А ваши родители были религиозны?
– Они были истовыми пресвитерианами, неколебимо твердыми в своей вере. Однако они отличались большой терпимостью и позволили нам с братом самим решать, хотим ли мы принять их веру и следовать ее законам. Мы оба отошли от их религии, а точнее, от всех форм организованной религии, но, к счастью, благодаря просвещенности наших родителей, это не вызвало разлада в семье.
– Вы не считаете, что религиозные убеждения родителей сделали ущербным ваше детство?
– Ни в малейшей степени, Холмс. Наше детство было очень счастливым, и то обстоятельство, что мы росли в религиозной семье, не оказало на нас дурного влияния.
– Я завидую вам. Знаете, Уотсон, я вам во многом завидовал. Вы смотрите на мир с такой искренностью и чистотой, что это проявляется во всем, что ни возьми. Я же всегда взирал на окружающий мир пресыщенным взором. Пока вы восхищались сельскими пейзажами, болотами, вересковыми пустошами, пока с редкой непосредственностью упивались красотами природы, я мог размышлять только о преступлениях, которые безнаказанно совершаются в таких вот пустынных местностях. Безнаказанно и скрытно. Профессия, которую я выбрал, лишила меня способности радоваться простым вещам, умиляться пасторальным идиллиям.
– Тем не менее музыка всегда приводила вас в восторг. Я помню, каким сюрпризом стало для меня упоение, с которым вы слушали концерт Сарасате, а ведь мы в то время распутывали дело о Союзе рыжих. Ваша способность отстраниться от расследования часто удивляла меня. Я говорю это к тому, что нельзя утверждать, будто вы отказываете себе во всех удовольствиях.
– Вы чрезвычайно проницательны, мой друг, и, конечно же, правы. Думаю, я сделал слишком широкое обобщение.
– Возможно, профессия частного сыщика, на которой вы остановились, не была единственно возможным выбором для вас. Ваша жизнь могла быть совсем иной, богатой простыми радостями, отдай вы предпочтение иному поприщу.
– Ну, если вспомнить составленный вами список, в котором вы аттестовали мои способности, выбор был весьма ограничен. Астронома из меня уж точно не вышло бы. Уверен, мне суждено было стать тем, кем я стал. Злые Парки сговорились против меня.
– И это утверждаете вы, человек, который не верит в судьбу и предназначение.
– Разумеется, не верю, но, с какой точки зрения ни посмотри, все вышло так, как должно было, и я не хотел бы ничего иного.
– Зато многие злодеи хотели бы!
– Им не на что жаловаться. Кто с мечом придет, от меча и погибнет.
Интерлюдия
– Сестра Поллетт… Сестра Поллетт!
– Ой, Люси, кажется, у тебя неприятности.
– У меня всегда неприятности. Бог знает, что я сделала на этот раз. Может, поставила термометр и забыла его забрать?
– Ага, вот вы где! Сестра Харрисон, ваше присутствие не требуется. Уверена, вы найдете себе дело, если постараетесь.
– Да, старшая сестра.
– Я только что была у доктора Уотсона и увидела, что стул снова стоит возле кровати. Совсем недавно мне уже пришлось выговаривать вам за это, и что же? Ну?
– Но правда же, старшая сестра, я не прикасалась к нему.
– Я бы не так сердилась на вас, сестра Поллетт, если бы вы потрудились говорить правду. Кого вы на этот раз обвините? Миссис Дрю, пришедшую к доктору с очередным ночным визитом? Полированные полы? Землетрясение в тропиках?
