– Ни единого раза? Почему? Может быть, у нее диабет? Нет, вряд ли. Я видел, как она ела шоколад.
А вот сам Филипп не настолько близко знаком с Магали, чтобы видеть, как она ела эти треклятые сладости. И у него опять вырвался лишь раздраженный возглас.
Сильван так долго взирал на него со скептической жалостью, что Филипп уже едва сдерживал желание опрокинуть ему на голову миску со взбитыми белками.
– Eh, bien, tu n’es pas dans la merde
[62]
, – наконец дружелюбно произнес Сильван.
С каких это пор Сильван стал с ним на «ты»? Они оба знали, что обращение на «вы» являлось основным правилом выживания для профессионалов, иногда конкурирующих в смежных областях. Неужели Филипп оказался в настолько плачевном положении, что было невозможно удержаться на нейтральном «вы»?
– Мерси, Сильван, я и сам знаю, как глубоко увяз в дерьме.
Сильван непринужденно сделал широкий шаг назад, вероятно, чтобы избежать близости угрозы от перевернутой миски с белками. Сунув руки в карманы куртки, он стоял там, спокойно глядя, как Филипп начал подсыпать толченый миндаль во взбитые белки, еще не оставляя надежды, что эти самые будущие макаруны получатся у него превосходно.
– А давно ли ты задумался о сахарной песчинке на твоем пальце? – притворно ухмыльнувшись, спросил Сильван.
– Убирайся отсюда к черту, Маркиз.
Глава 13
Магали закончила подвешивать лунный серп и в тот же момент услышала, как какой-то нетерпеливый дикарь загрохотал дверной ручкой. Пожалуй, их ждет хлопотливый денек!
Она любит такие…
Прошла неделя с тех пор, как тетушка Женевьева на глазах Сильвана Маркиза выдворила Филиппа Лионне из кафе, и Магали уже начала подумывать, что он решил отказаться от любых дальнейших столкновений. К тому же она вдруг начала ловить себя на том, что подмешивает странные пожелания в шоколад его сотрудников, когда те забредали к ней. Она должна была признаться себе, что, видимо, ее не оставляла надежда, что именно они могут помочь ей нащупать брешь в его обороне.
Но когда она задержалась – на тайной предрассветной прогулке – в то утро перед его витринами, идя на пробежку, на самом видном месте она увидела новейшее творение Лионне: на бледной ванильной поверхности миндального печенья пламенели два скрещенных сахарных клинка, очерченные кроваво-алыми каплями костянок малины.
Значит, противостояние продолжается! В то утро пробежка доставила ей особое удовольствие.
Начальная пятикилометровая дистанция уже увеличилась на три километра. И даже переход на спортивную ходьбу вызывал меньше неловкости, словно свобода бега передавалась ее непринужденной размашистой походке, сводя до минимума любые суждения встречных прохожих.
Пять лет она прожила на острове Сен-Луи, воспринимая его как огороженный каменной стеной сад, и всякий раз, выходя за его пределы, ощущала себя воительницей на поле битвы в чуждом ей царстве. Но длинные извилистые набережные Парижа с арками городских мостов, с гуляющими по ним холодными ветрами – их она уже тоже начала причислять к своему миру.
В пять или шесть утра ей не грозило затеряться в толпе, когда людская сутолока сводит любого до полного ничтожества; в такую рань редко встретишь и одного человека, и вообще она чувствовала себя настолько свободной, что это ее не волновало.
Дверная ручка снова загрохотала. Нетерпеливый дикарь стоял перед входом без шляпы, несмотря на обещанный снег, и его золотистые волосы пышной волнистой гривой спускались к шее. Голубых глаз некоторых людей можно просто не замечать, бывает, даже после долгих лет знакомства вы не можете вспомнить наверняка их цвет. Но только не цвет глаз этого посетителя. Они и сквозь оконное стекло пронзали ее, безошибочно отыскав среди угрожающих колючих зарослей и мрачных, припорошенных снежком елей из темного шоколада. За елями в глубине «леса» маячила шоколадная башня, из верхнего оконца которой изящно спускалась длинная коса, искусно сплетенная из узких полосок лимонных цукатов.
Дикарь возле кафе стоял слегка скособочившись – за его руку держалась девчушка с такими же, как у него, голубыми глазами.
Ну, он в своем репертуаре! Решил использовать ребенка, чтобы проникнуть в «Волшебную избушку». Понимая, что самому ему вход заказан.
Она спустилась со стремянки, стараясь не показать, как болят ее ноги после пробежки. Следя, чтобы ее движения были изящными, она едва не забыла отклонить в сторону только что подвешенную луну из темного, почти черного шоколада. Луна покачивалась возле самого ее лба. Посетитель ростом повыше мог бы уткнуться в нее лицом, просто подойдя слишком близко к выставочному стенду, но тетушкам как раз нравилось устраивать в кафе такие рискованные экспозиции.
Отодвинув засов, Магали открыла дверь, пропустив в нее посетителей, следом за ними в кафе ворвался вихрь холодного ветра. Воздух с улицы освежил прекрасный густой настой шоколада в маленьком помещении, и лишь на секунду к нему примешался запах роз и солнечного тепла в дуновении ветра. Светский лев в облаке запаха роз? Над чем же он сейчас трудится?
Она насмешливо ему улыбнулась.
Он в ответ резко оскалился, показав клыки.
– Это оружие или щит? – указав взглядом на девочку, спросила его Магали.
– Отмычка, – ответил Филипп и закрыл за собой дверь, утвердив таким образом свой приход.
Обдумывая ворожбу к его любовному шоколадному зелью, она намеревалась пожелать ему влюбиться в какую-нибудь отвратительную лягушку – в то время как он пребывал бы, однако, в полной уверенности, что перед ним подлинная принцесса.
– А вы колдунья? – с затаенным восхищением спросила девчушка, оглядываясь кругом.
Магали в свою очередь разглядывала ее. Такие же, как у Филиппа, рыжеватые волосы рассыпались по плечам крупными пружинистыми завитками, выбившимися из-под лавандовой пажеской шапочки – буйная природа давала о себе знать и здесь.
– Это… неблагоразумный вопрос.
Девочка вздохнула и на мгновение застыла с открытым ртом, разглядывая шляпы с остроконечными колпаками и остальную утварь и украшения – подарки мастеров и художников: мозаики, вышивки и рисунки, странные, разных форм, чайники и часы с кукушкой из леденцов – и надо же, как раз в этот момент из часов вдруг вылетела ведьмочка и зловеще расхохоталась.
Эти часы вечно опаздывали на пять минут.
– А мой дядюшка – король! – доверительно сообщила девочка.
Она картинно взмахнула ручкой, явно подражая телеведущим глупых телешоу, и добавила:
– Le Prince des Pattiscirers!
[63]
Магали, полуотвернувшись, чтобы малышка не видела ее лица, презрительно усмехнулась, адресуя усмешку упомянутой королевской особе среди кондитеров.
