– Ну, тогда я сдаюсь, – соврала Магали, поскольку не сдавалась она никогда.
И, резко развернувшись, она удалилась на кухню и принялась готовить шоколад.
Тетушка Эша, продолжая спокойно раскрашивать яичными белками лепестки роз, с улыбкой на нее посмотрела.
– Женевьева внизу в подвале, решила отыскать какие-то из наших старинных форм для шоколада.
– Я имела в виду, что, может, и славно быть игрушкой для какого-то славного парня, если, конечно, мне удалось бы стать для него такой же очаровательной, как Барби, – с мечтательной тоской произнесла Клер-Люси, вновь увидев Магали в проеме арки.
Если бы тетушка Женевьева услышала ее слова, то явилась бы из подполья, разверзнув каменные плиты, словно разгневанная богиня из адских глубин.
– Но вместо этого все они воспринимают меня как Рэггеди Энн
[76]
. – Она вновь пригладила кудри.
«Во-первых, – подумала Магали, – они сами выбирают для себя такие игривые прически, но, во-вторых, я сильно сомневаюсь, что мы с тетушками поступаем правильно, спасая этих глупых принцесс». Казалось, скоро им придется просто хватать их за волосы и распрямлять их нелепые кудряшки.
Она вернулась на кухню и сурово взглянула на плавящийся шоколад. «Ты могла бы попытаться найти истинного ценителя, стремящегося найти настоящую желанную подругу и способного по достоинству оценить красивую женщину».
Клер-Люси выпила ту чашку шоколада до последней капли и теперь сидела с задумчивым видом.
Потом, еще погруженная в свои мысли, она расплатилась и, выйдя из кафе, направилась вниз по улице.
Подойдя к двери, Магали увидела, как Клер-Люси, перейдя на другую сторону, остановилась перед кондитерской Лионне, пригладила волосы, расправила плечи и толкнула входную дверь.
Магали прижалась лбом к стеклу выставочной витрины, потом отломила большую шоколадную колючку и принялась удрученно ее жевать.
* * *
«Возможно, она все-таки тайно околдовала меня, – подумал Филипп, сменив роскошную кожаную куртку и кашемировый свитер на легко стирающуюся поварскую одежду, надев ее поверх тонкой трикотажной рубашки. – Может быть, волшебное зелье разлито в самом воздухе их избушки».
Иначе почему же теперь он мог думать только о ней? О том, как выпадает из ее неизменно безупречной прически заколка и волосы свободно рассыпаются по плечам. Или они спускаются ниже плеч? И как будут выглядеть ее черные локоны, если он их взъерошит. Если он взъерошит их пальцами, удерживая ее голову на подушке и продолжая целовать неуступчивые губы.
Пока он мысленно овладевал ею, воображение рисовало ему самые соблазнительные образы. Они раскалывались на множество прихотливых видений одновременно, и в них она позволяла ему играть с ее шелковистыми волосами или сама проводила ноготками по его груди и, сжимая его ягодицы, стремилась завладеть им безраздельно.
– Я намерен заняться карамелью, – сообщил он Оливеру. – Нынче утром у меня определенно карамельное настроение.
Отдавая должное Оливеру, надо сказать, что он никак не показал своего облегчения. Никто не раскалял сахарный сироп так смело, как Филипп, и лишь в момент наивысшего накала он добавлял лучшее во Франции растопленное сливочное масло, а вот Оливеру редко удавалось не упустить нужный момент готовности сиропа, и из-за этого карамель частенько у него подгорала, хотя он редко ошибался, готовя другие десерты. Он уже начал считать карамель своим проклятием, сильно огорчаясь по этому поводу, поскольку ее производство нуждалось в хорошем caramellier
[77]
, чтобы у Филиппа оставалось больше свободного времени для творческих изысканий.
Но в это утро Филиппу удалось перекалить и сжечь сироп, что, вероятно, было зловещим признаком, учитывая, что мастерски готовить карамель он научился лет в четырнадцать.
Именно в тот момент, когда он витал в мечтах, сжимая в объятиях Магали, его нос уловил вонь жженого сахара, а дверь лаборатории открылась, и в нее заглянула молодая полноватая особа в каштановых кудряшках.
– Привет, – застенчиво произнесла она, обводя пытливым взглядом помещение, словно искала кого-то.
В одной руке она держала пакетик с темно-коричневым клеймом ведьмочки.
Филипп почувствовал, как лев в его душе выпустил когти. Грозно оскалил клыки. Как она могла, как могла она по-прежнему пытаться спастись, жертвуя ему других женщин?
– Простите, мы здесь работаем, – решительно заявил он. – Законы гигиены. Никому из посторонних в лаборатории находиться нельзя.
Филипп кивнул ближайшему стажеру, давая понять, что тот должен вывести вон эту последнюю жертвенную принцессу Магали.
Грегори, стоявший ближе к двери, опередил стажера и послал Филиппу укоризненный взгляд.
В чем дело? Неужели ему еще полагается быть вежливым с жертвами Магали? Может быть, им самим лучше не пить ее треклятый шоколад. Если сам он мог устоять, то не понимал, почему кто-то другой может проявить столь глупое слабоволие.
– Извините, – доброжелательно обратился Грегори к вошедшей. – Вам что-нибудь нужно?
– Мне просто стало любопытно. – Она нерешительно помолчала, бросив на него загоревшийся надеждой взгляд. – У меня магазин игрушек на этой улице. Меня зовут Клер-Люси.
– Грегори Дюмон, – дружелюбным тоном представился ей кондитер. – Не обращайте внимания на месье Лионне. Итак, вы только что из «Волшебной избушки»? И как вам их шоколад? Разве он не лучший в своем роде?
Грегори предложил кудрявой даме пройти в зал, и дверь лаборатории за ними закрылась.
К счастью для него. Поскольку, учитывая то, что в кондитерской Лионне за столиками тоже подавали горячий шоколад, у Филиппа сразу зачесались руки от желания запустить в своего сотрудника кастрюлькой с испорченной карамелью.
«Я готов убить ее, – подумал он. – Но не раньше, чем она взглянет на меня своими бархатными карими глазами, умоляя о новом изысканном наслаждении».
Не раньше, чем она познает его вкус.
Глава 15
Город молчаливо приветствовал Магали, подобно не желающему просыпаться возлюбленному. И тот утренний возлюбленный, пусть еще и неосознанно, безраздельно принадлежал ей. Оголенные деревья на набережных чернели на фоне медленно светлеющего неба, тонкая полоска золотой дымки уже уцепилась за горизонт. Огни иллюминации, обычно украшавшей по ночам здание Лувра, погасли. Напоминая мощные древесные стволы, темнели остроконечные купола толстых башен Консьержери. В те предрассветные мгновения вокруг нее царило утонченное, исполненное древнего благородства спокойствие.
