— Очень мило, — с издевкой произнес Питер. — Ну просто очень. А как по-твоему: много ли удовольствия ты получишь, если все начнут думать, как ты?
— Все так думать не начнут.
— Тоже хороший довод. У тебя в запасе куча доводов, Макс. Долго ты так жить не сможешь, и знаешь это. Ты слишком умен, чтобы довольствоваться такой жизнью. А теперь послушай меня. Все складывается очень плохо, и потому нам нужны опытные люди вроде тебя. В этот понедельник мы проводим собрание. Я рассчитываю на твое присутствие.
— Оставь меня в покое, Питер. Почему ты не можешь оставить меня в покое?
— А это ради твоего же блага, Макс. Тебе лучше вернуться.
— Я не вернусь, — сказал Макс с выражением решимости на худом остром лице.
— Вернешься, — ответил Питер. — Мне не хочется прибегать к угрозам, Макс.
— Вот и не прибегай.
— Здешняя жизнь не для тебя, Макс. Район грязный. В вестибюле дома воняет отбросами. У тебя ничего нет.
— У меня есть все, что необходимо для счастья.
— Для счастья! — негодующе воскликнул Питер. — А с каких это радостей ты должен быть счастливым? Весь мир несчастен, а ему счастье подавай. Я вот никакого счастья не испытываю. Почему же, к дьяволу, должен испытывать ты?
— На самом деле ты счастлив, — ответил Макс. — Как и все вы. Никто же не принуждает вас делать то, что вы делаете. Ваша работа дает вам счастье. Вы получаете от нее удовольствие.
Питер быстро встал.
— Ладно, Макс, — негромко сказал он. — Я хотел обойтись с тобой по-хорошему, но ты мне не позволил. У тебя нелады со зрением. Тебя ослепило женское тело и домашняя еда, и ты стал плохо видеть. Ну так я тебе вот что скажу. Ты придешь на собрание. А если не придешь, лучше сваливай из этого дома куда подальше — туда, где я не смогу тебя достать, иначе я устрою тебе очень неприятную жизнь.
— Почему ты не можешь оставить меня в покое, Питер?
— Потому что не хочу. Так будешь ты на собрании или нет?
Лицо Макса словно осунулось, на миг он показался Питеру постаревшим, усталым, потерпевшим полное поражение.
— Ладно, — медленно произнес он. — Я приду на собрание.
— Вот и хорошо, Макс, — сказал Питер. Его тяжелое лицо расплылось в улыбке. Он сделал что требовалось и был доволен. Все отлично, Макс вернулся, они снова станут друзьями, все пойдет по-другому.
Ни один из них не заметил, как женщина вышла из кухни и остановилась в двери.
— Не ходи туда, Макс, — сказала она.
Мужчины удивленно обернулись на ее голос. Она стояла на пороге гостиной, руки вяло висели, зато лицо все время менялось от обуревавших ее чувств.
— Вернись на кухню, Сара, — сказал Макс.
— Нет, — ответила она тихим ломким голосом. — Я не позволю ему так поступить с тобой.
Лицо ее испугало Питера. Перед ним стояла маленькая, жалкая, беспомощная, готовая заплакать женщина, и тем не менее, взглянув на нее, он вдруг почувствовал страх.
— Вели ей уйти, Макс, — сказал он.
Несколько секунд Макс молча смотрел на жену. Потом повернулся к Питеру.
— Вот тебе и ответ, — негромко сказал он. — Я не вернусь.
— Ладно, — ответил Питер. — Ты знаешь, что я собираюсь сделать.
— Знаю, — согласился Макс. — И помешать тебе я не в силах.
— Нет, не в силах. — Питер направился к двери, но остановился. Женщина преградила ему дорогу.
— Зато я в силах, — сказала она и заплакала.
Питер отступил, глядя, как слезы наворачиваются на ее глаза и скатываются по щекам, как подрагивают ее узкие плечи.
— Вели ей уйти, Макс!
Она зарыдала в голос, и Питер отступил еще на шаг.
— Убери ее отсюда!
— Иди на кухню, — сказал Макс.
— Не поддавайся ему, Макс, — взмолилась она, а затем выпрямилась, вызывающе взглянула на Питера, но, словно поняв, насколько тщетны ее усилия, поникла и медленно пошла к кухне. Уже на пороге женщина обернулась, собираясь что-то сказать, однако рыдание сдавило ей горло, и она скрылась за дверью.
Питер смотрел ей вслед, вслушиваясь в приглушенный плач.
— Ты довел ее до слез, — сказал Макс.
Питер стоял, тяжело переступая с ноги на ногу, большой вес явно мешал ему.
— Прости, — сказал он, не отрывая глаз от кухонной двери. — Она всегда так плачет?
— Не знаю, — ответил Макс. — Плачущей я ее еще ни разу не видел.
Он подошел к Питеру, заглянул сбоку в его лицо.
— Ты можешь идти, — сказал он. — Теперь тебе никто не мешает.
Однако Питер так и стоял, глядя в сторону двери. Рыдания стихли, а он стоял, глядя туда и думая. И наконец повернулся к Максу.
— Я не буду донимать тебя, Макс, — сказал он. Макс не шелохнулся. — Ты меня понял? Не буду.
Лицо Макса радостно вспыхнуло, он улыбнулся:
— Ты это всерьез?
— Да, — ответил Питер. — Ладно, пойду. Прости, что потревожил тебя. Наверное, больше мы с тобой не увидимся. Прощай, Макс.
— Прощай, Питер, — отозвался Макс. Ему не терпелось побыстрее выпроводить гостя, потому что в присутствии Питера он никакой уверенности в себе не ощущал.
Питер повернулся к двери. Он понимал, что Макс ждет его ухода. Однако уже на самом пороге остановился, поколебался и снова повернулся к Максу.
— Макс, — заговорил он быстро, со странным смирением. — Как по-твоему, сможешь ты как-нибудь вечером пригласить меня на ужин?
Макс молчал, удивленно глядя на него.
— Я мог бы приодеться, — торопливо продолжал Питер. — У меня есть новый костюм, я надел бы его, и мы посидели бы, как старые друзья.
Макс, просияв от радости, подступил к нему.
— Конечно, Питер. Хочешь, поужинай с нами сегодня.
Питер едва не согласился. Но, взглянув в направлении кухни, покачал головой.
— Не сегодня, Макс, — сказал он. — Сегодня у меня назначена встреча. Может, где-нибудь на той неделе?
— В любое время, — сказал Макс.
— Ты позвонишь мне и пригласишь в гости, а, Макс?
— Обязательно, Питер. Позвоню.
Они обменялись радостными рукопожатиями. Питер вышел из квартиры, направился к лестнице. Положил ладонь на перила и начал медленно спускаться, чувствуя, что устал, снова начиная потеть и с грустью думая о том, что Макса он больше никогда не увидит. Думая о его женщине. Он жалел, что заставил ее плакать. Она была простой, совершенно чужой ему женщиной, однако Питер знал, что именно в такую он и мог бы влюбиться — мгновенно.
ПЬЕСА В ОДНОМ ДЕЙСТВИИ
Относительно переделки романа в пьесу мистер Хеллер рассказал следующее: «С самого начала было ясно, что изменения предстоит сделать значительные. Необходимо было исключить или сократить большие куски книги. Многие эпизоды ее изымались просто потому, что не имели достаточно близкой связи с основными темами пьесы — войной, смертью, гонениями и угнетением. Одни я отбрасывал с облегчением, другие неохотно. „Процесс Клевинджера“ был написан, а затем с сожалением удален из пьесы по причине скорее длины его, чем сути. Сцена занимала почти двадцать машинописных страниц — слишком много для персонажа второго плана, основная функция которого состояла в том, чтобы выйти на сцену доверчивым молодым идеалистом, а затем погибнуть. Как обнаружили со времени публикации книги учащиеся бесчисленных курсов актерского мастерства, соответствующая ее глава была очень сценичной, и я знал, что скорее всего рано или поздно переделаю эту сцену в одноактную пьесу, поскольку большая часть работы по инсценировке главы была мной уже проделана».
