Одноактная пьеса «Процесс Клевинджера», основанная на главе восьмой «Поправки-22» и на армейских уложениях, касающихся сумасшествия, публикуется впервые.
На сцене стол, несколько стульев, короткая скамья. Стойка для стрелкового оружия, содержащая одну винтовку и одну лопату. Из-за кулисы медленно, точно караульный, выступает Клевинджер, на плече его висит громоздкая допотопная винтовка. С другой стороны сцены выходит Йоссариан.
Йоссариан. Ты почему в карауле?
Клевинджер. Я не в карауле.
Клевинджер производит поворот кругом и строевым шагом движется в противоположном направлении. Йоссариан марширует с ним рядом.
Йоссариан. Так почему ты разгуливаешь взад-вперед с винтовкой?
Клевинджер. Выполняю штрафную маршировку. Я осужден на сто пятьдесят семь часов этого занятия.
Йоссариан. За что?
Клевинджер. Понятия не имею.
Йоссариан. Я предупреждал тебя, Клевинджер: выполняя все их приказы, ты в конце концов наживешь неприятности.
Клевинджер. Дело не в этом, Йоссариан. Как-то раз на репетиции парада я споткнулся в строю и даже глазом моргнуть не успел, как попал под трибунал.
Йоссариан. За запинку в строю? Это серьезное преступление.
Клевинджер. Я знаю, что заслужил наказание, в противном случае я его не получил бы. Не может же быть, чтобы я был ни в чем не повинен, правда?
Йоссариан. Ты олух, Клевинджер.
Клевинджер. Вот тогда-то все и началось. Когда ты назвал меня олухом.
Йоссариан. Я всегда называл тебя олухом.
Клевинджер. Я говорю о дне, когда лейтенант Шайскопф вызвал всех нас к себе, потому что мы были такими несчастными, состоя под его началом. Помнишь?
Йоссариан. Конечно, помню.
Они подходят к скамье, садятся.
Клевинджер. Нет уж, я скажу ему, Йоссариан. Раз он спрашивает…
Йоссариан. Не будь олухом, Клевинджер.
Входит лейтенант Шайскопф, обезумевший, встрепанный. Говорит так, точно обращается к множеству сидящих перед ним солдат. В руке держит листок бумаги, в который время от времени заглядывает.
Шайскопф. Почему я? (По сцене он расхаживает, как актер-трагик.)
Йоссариан (вполголоса). А почему нет?
Шайскопф. Почему именно я, лейтенант Шайскопф, должен командовать самой несчастной на всей воздушной базе эскадрильей курсантов? Вы знаете, как мне нехорошо оттого, что всем вам плохо? Знаете, как называют меня другие офицеры?
Йоссариан. Дерьмолобый
[39]
.
Шайскопф. А разве я в этом виноват?
Йоссариан. Да.
Клевинджер. По-моему, наш долг — сказать ему.
Йоссариан. Наш долг — помалкивать в тряпочку.
Шайскопф. Вы знаете, в чем состоит главная беда? Я знаю, в чем состоит главная беда. В вашей нравственности. Вы безнравственные… очень безнравственные. Я давно уже служу в армии, четырнадцать месяцев, и какой только нравственности не навидался, но ваша попросту ужасна. Худшая нравственность, какую я когда-либо видел.
Йоссариан. Это правда.
Шайскопф. У вас нет (заглядывает в бумажку) esprit de corps
[40]
.
Клевинджер. Это правда.
Шайскопф. Разве я не делаю для вас все, что могу?
Йоссариан. Нет.
Шайскопф. Разве не заставляю вас каждый день маршировать больше всех других эскадрилий, чтобы вы производили на воскресных парадах лучшее впечатление? А что происходит?
Йоссариан. Мы производим худшее.
Шайскопф. Вы производите худшее. Если вы идете мне навстречу, разве я не бегу к вам навстречу?
Йоссариан. Может быть, потому мы никогда и не встречаемся.
Шайскопф. Я вам так скажу. Больней, чем (заглядывает в бумажку) быть укушенным змеей, солдат неблагодарность
[41]
.
Йоссариан. Неплохо.
Клевинджер. Если мы ему скажем, все будет проще.
Йоссариан. Не будь болваном, болван.
Шайскопф. Давайте поговорим открыто, как мужчина с мужчиной. Неужели среди вас нет ни одного человека, которому хватит мужества сказать мне (заглядывает в бумажку) правду.
Клевинджер поднимает руку. Йоссариан дергает ее вниз.
Клевинджер. Я скажу ему.
Йоссариан. Сиди и не рыпайся, идиот.
Клевинджер. Ты не знаешь, о чем говоришь.
Йоссариан. Я знаю достаточно, чтобы сидеть и не рыпаться, идиот.
Шайскопф. Я хочу, чтобы кто-нибудь сказал мне. Если я в чем-то виноват, я хочу, чтобы мне сказали.
Клевинджер. Он хочет, чтобы кто-нибудь ему сказал.
Клевинджер поднимает руку. Йоссариан дергает ее вниз.
Йоссариан. Он хочет, чтобы все сидели и не рыпались, идиот.
Клевинджер. Разве ты не слышал только что?
Йоссариан. Слышал. Я слышал, как он громко и очень отчетливо сказал, чтобы каждый, кто желает себе добра, помалкивал.
Шайскопф. Я никого не накажу.
Клевинджер. Он говорит, что не накажет меня.
Йоссариан. Он тебя оскопит.
Шайскопф. Клянусь, я никого не накажу. Я буду благодарен тому, кто откроет мне правду.
Йоссариан. Он возненавидит тебя. И будет ненавидеть по гроб жизни.
Клевинджер. Ты ошибаешься.
Йоссариан. А ты олух.
Шайскопф. Дверь моего кабинета всегда открыта для вас. (Выходит.)
Клевинджер. Я скажу ему.
Клевинджер бежит за Шайскопфом. Спотыкается. Йоссариан уходит в противоположном направлении. Клевинджера тут же выводят на сцену, уже арестованного, Шайскопф и майор Меткаф. Из-за другой кулисы выходят и усаживаются за стол полковник и стенографист.
