Глава 19
– Похоже, господа, эти скоты больше ничего не знают.
Барон хмуро разглядывал связанных хитровцев. Те затравленно косились на него – трусили. Отставной конногвардеец велел связать пленных «в козлы» – как это принято в австро-венгерской армии. Незадачливым душегубам спутали руки ремнями, пропустив их под коленями связанных ног, и привязали друг к другу спинами. И теперь, когда одного из них допрашивали, второй не только все слышал, но и ощущал, как подельник трясется от ужаса. А было с чего – в руках барон вертел угрожающего вида гуттаперчевую дубинку, то и дело ударяя ею по венскому креслу. Такого обращения несчастный предмет мебели выдержать не мог – резная, красного дерева, спинка, разломанная в щепки, наглядно показывала хитровцам, что будет с их ребрами, вздумай они упираться.
Никонов стоял в стороне и не вмешивался – он-то знал, что лейб-кирасир не станет мучить связанных пленников. Вот если развязать… но так далеко мстительность барона пока не заходила.
Впрочем, хитровцы и не помышляли о том, чтобы перечить Корфу. Один из них уже близко познакомился с его кулаками и хлюпал теперь разбитым в кровь носом. Пострадал злодей не на допросе, а в ходе скоротечной схватки, закончившейся для них полным поражением.
Засада была устроена по всем правилам военной науки. Зайдя в подворотню, откуда минутой раньше вышел студент со «шляпной картонкой», Яша с Николкой увидели посреди двора стрейкеровских громил. Разглядеть их мальчики не успели – громилы кинулись на них, да так, что пришлось улепетывать со всех ног. Выскочив из подворотни, Яша с Николкой опрометью метнулись за угол, и громилы, опрометчиво бросившиеся за ними, выскочили прямо на изготовившихся к рукопашной схватке офицеров. Барон двумя хлесткими ударами опрокинул первого бандита на землю, а второй и сам замер, не отрывая взгляда от черного зрачка дула никоновского «бульдога».
Стянув пленников заранее припасенными ремнями, Корф оставил Яшу стеречь их (тот щелкнул курком револьвера); а сам с Никоновым и Николкой поспешил к дому Овчинниковых – предстояло брать давешнего студента со «шляпной картонкой».
Увы, их ждало разочарование – студента на месте не оказалось. Так что пришлось грузить связанных злодеев в экипаж и ехать на Воробьевы горы. Там, возле Андреевского монастыря, за Мамоновой дачей
[23]
, барон снимал на лето флигелек.
Каретой (барон мог позволить себе дорогой выезд) правил Порфирьич – денщик Корфа, состоявший при нем с самого Пажеского корпуса. Невысокий, коренастый, седоусый дядечка так встряхнул татей, вытряхивая их из экипажа, что у тех только зубы клацнули: барон умел подбирать слуг.
Допрашивали пленных в людской, на первом этаже флигеля. Сперва Корф посулил сдать злодеев в участок. Когда это не подействовало, в игру вступил Никонов, предложивший пленникам по десяти рублей золотом, – и пусть катятся на все четыре стороны. После того как и это не возымело желанного эффекта, Корф решительно выставил из комнаты Николку и Ольгу и взялся за дело всерьез. Гимназист, конечно, далеко не ушел – прилип к двери, вздрагивая при звуках ударов, доносившихся из людской. Пару раз он беспомощно оглядывался на Ольгу, но та сидела с независимым выражением у окна и делала вид, что происходящее ее не касается.
Еще через четверть часа Никонов позвал их обратно в комнату. Николка вошел, робея: ожидал увидеть жестоко избитых пленников, стены, забрызганные кровью. Но, к его удивлению, громилы были целехоньки – если не считать пары ссадин, полученных при задержании.
Барон кивнул вошедшим на приткнувшееся у стены канапе. Ольга присела рядом с Николкой; мальчик, скосив глаза, увидел, как девушка нашаривает за кружевной манжетой маленькую черную штучку.
Громилы состояли в среднего пошиба воровской шайке; месяц назад их разыскал на Хитровке какой-то немец. Услуги басурману требовались необременительные – стеречь какого-то человечка, упрятанного в дом скорби, да время от времени мотаться с доверенными людьми «немца» по городу. Самого нанимателя хитровцы видели всего раз; переговоры вел некий Иван, а сам «немец» появился лишь пару дней назад, когда, как выразился хитровец, «ентот барчук нам чуть глаза купоросом не выжег». Николка, поняв, что речь о нем, немедленно возгордился.
Барон задал вопрос – а не говорил ли наниматель о том, что придется кого-то убивать? Громила подтвердил – да, была речь и о том, что надо бы подколоть кого-то, но до дела, слава богу, не дошло. Никонова же заинтересовали личности «доверенных людей» – оказалось, что от немца в банду приходил «скубент», называл особое слово и говорил, что делать. «Скубент» этот, личность со всех сторон темная, нюхал кокаин (при этих словах Ольга удивленно подняла брови), имел при себе револьвер и вроде бы делал бомбы. Одну из этих адских машин он сегодня и привез с собой, а зачем – громила не знал.
Услыхав о бомбе, Николка тут же покрылся холодным потом – ведь «студент» направлялся к их дому! До мальчика вдруг дошло, какой рискованной оказалась эта история. Ну ладно он сам – а как же дядя с тетей? Им-то за что такой риск? А еще и вредина-Маринка? Николку так и подмывало выскочить из флигеля и через всю Москву бежать сломя голову на Гороховскую…
Тем временем связанных хитровцев отволокли в соседнюю комнату; стерег татей Порфирьич, вооруженный по такому случаю устрашающих размеров безменом
[24]
.
– Это все крайне любопытно, господа, – взяла слово Ольга. – Но я чего-то не понимаю. Какой-то немец… вы ведь, Яков, кажется, говорили о бельгийце? И что это еще за Иван таинственный? Их сообщник?
Яша усмехнулся с видом явного превосходства.
– Главный он у них, барышня. «Иван» – на языке ворья означает «главарь», «вожак». Атаман, одним словом. Он и договорился с немцем – ну, то есть с Ван дер Стрейкером. Для простого народа любой иностранец – немец, если он не турок, конечно. Ну а эти – вроде как валеты, не на посылках бегают…
– Валеты? – переспросила Ольга. – Это что значит?
– Что-что! В хевре – ну, в банде, по-вашему, – блатные по мастям различаются. «Иван», или «бугор», – «король» или даже «туз», если он в большом уважении у других банд. «Шестерка» – карта, сами понимаете, самая мелочная, мусорная. Которые в шестерках в хевре ходят – те только на посылках да на атасе. А которые в валетах – те дяди серьезные, либо марвихеры, либо мокрушники, но непременно чтоб каленые
[25]
.
