И «парометчик», и «второй номер» были одеты в кожаные фартуки: руки защищали массивные кожано-войлочные рукавицы, а лица – кожаные маски с круглыми очками. Пар то и дело вырывался шипящими струями из сочленений этого вундерваффе
[45]
, а при выстреле «расчет» мог и всерьез обвариться.
Той же сеткой-рабицей прикрыли сверху и «броневагоны». Гранат и бутылок с коктейлем Молотова у арабов, конечно, нет, а вот камней предостаточно. Сетка – хоть какая-то защита от них.
Кроме паровой пушки наш стим-шушпанцер вооружен картечницей английской системы. Забавный агрегат – эдакий двуствольный механический пулемет, из которого надо стрелять вдвоем: один наводит на цель, а второй крутит здоровенную ручку – привод картечницы. Система чем-то напоминает страйкбольный привод, только там моторчик взводит пружину пневматического цилиндра, а здесь – вращение рукояти передергивает затвор, досылает патрон в патронник и ставит ударник на боевой взвод. Стрельба ведется из двух стволов, по очереди; скорострельность такова, что оба ствола приходится «одевать» кожухом водяного охлаждения, в точности как на «максиме». До нормального пулемета этой вундервафле, конечно, далеко, но против арабов – сойдет.
Заряжается картечница сверху – длиннющей вертикальной обоймой на полсотни патронов. «Гарднер» выплевывает такую обойму за десяток поворотов рукояти, так что в расчет входит еще и заряжающий.
Картечницу смонтировали на первом броневагоне, на площадке, приподнятой примерно до половины высоты борта. С боков ее зашили котельным железом; кроме того, и картечница и «паромет» были оснащены наскоро щитами, приклепанными прямо к вертлюгам.
До самого утра мы как заведенные таскали и прилаживали шпалы, которыми блиндировали вагоны, – это оказалось куда быстрее, да и надежнее, чем броня из котельного железа. Толстенный, пропитанный креозотом дубовый брус («Крафтмейстер и сыновья» – фирма солидная и использует только лучшие материалы!), да еще и в два слоя, держит пулю из магазинной винтовки; такие вот «шпаловые» бронепоезда неплохо показали себя и в нашу Гражданскую войну. Ну а против бедуинов с их турецкими самопалами прошлого (восемнадцатого то есть) века – тем более прокатит.
Кстати, я тут работаю генератором идей. А на самом деле все просто – припоминаю кадры из «Безумного Макса» и подобных ему шедевров постапокалипсиса. Ну и из кое-каких исторических книжек, а как же. Поглядев на рулоны сетки и катушки с колючей проволокой, я предложил герру Вентцелю заколотить в верхний ряд шпал костыли и протянуть по ним несколько рядов колючки. Если наш бронепоезд застрянет и арабы пойдут на приступ, проволока доставит им несколько веселых минут. Герр инженер как-то странно на меня посмотрел, но идею принял.
Уже начало светать; я сел на штабель шпал – и понял, что подняться не смогу. Отца я не видел уже часа четыре – он вместе с местным боссом Штайнмайером и турецкими офицерами разрабатывал план прорыва. Нам предстояло миновать всего километра три, может, чуть больше: расстояние, отделяющее немецкий «технопарк» от порта Басры. В порту было пока спокойно – его защищала турецкая рота и около сотни матросов, наскоро собранных с разных пароходов. Три километра – сущий пустяк. В иное время, даже по ухабистым, кривым улочкам арабского города, можно было дойти меньше чем за час. Но теперь на этих трех километрах уже пять дней как разгорался и наконец заполыхал в полную силу настоящий, полноценный мятеж.
Классик когда-то сказал, что русский бунт бессмыслен и беспощаден. Арабский же бунт – бестолков и бессмысленно жесток. Я бы еще добавил – «труслив», но когда речь идет о толпах опьяневших от крови дикарей с ножиками и саблями времен предпоследнего крестового похода, это слово как-то не ложится на язык. Хотя это чистая правда: получив уверенный отпор, арабы ВСЕГДА обращаются в бегство. Исключение возможно лишь в одном случае – если сзади их подпирает толпа точно таких же тупых уродов, которые еще не поняли, что пора линять. И у нас, увы, как раз такой случай.
Глава 8
– Ну вот. Осталось все это переписать набело, подшить – и передать в Научный комитет.
– Да, труд серьезный. – Корф пролистал пачку страниц. – И когда это ты успел?
– По ночам, – усмехнулся лейтенант. – Ты не представляешь, Евгений, сколько в сутках может оказаться времени, если отставить скверную привычку спать.
– Никогда тебя не понимал, Серж… – покачал головой барон. – Для меня любая писанина – нож острый; а уж осилить такой труд меня и под угрозой петли не заставить. Хоть барышню себе на дом вызвал бы – стенографировать. Хотя да, понимаю, Ольга не одобрит. Пошутил, прости…
– Шуточки у вас… барон, – буркнул Никонов. – Все-то вам гусарствовать, не мальчик уже вроде…
– Что же я, по-твоему, старик? – обиделся Корф. – Мне только сорок, между прочим! Вот мой дядюшка Модест Аполлинариевич, в честь которого меня, между прочим, и назвать собирались…
Лейтенант вздохнул. Если барон начинал хвастать подвигами дядюшки – пиши пропало, это надолго. Никонов демонстративно открыл бювар и углубился в созерцание чертежа минного защитника образца МЗ-26. То, что чертеж был перевернут вверх ногами, роли не играло – и в таком виде он был куда увлекательнее рассказа барона, который Никонов слышал уже раз десять, никак того не меньше…
– …И тогда этот колбасник выскакивает в окно и шлепается прямо в куст герани! – закончил барон. – А дядя кричит вослед: «Простите, милостивый государь, куда переслать ваши кальсоны?»
– В прошлый раз был розовый куст, – заметил лейтенант. – По-моему, куда пикантнее!
– Розовый? Быть не может! – возмутился Корф. – И вообще я был уверен, что ты с головой ушел в свои бумажки и не слушаешь!
– Слушаю, барон, куда я денусь, – вздохнул Никонов. – Вас, пожалуй, не услышишь…
Голос барона, наработанный годами практики в манеже и на плацу, заставлял вспомнить об иерихонских трубах – извозчичьи лошади, услышав его, порой приседали в испуге на зады…
– А раз слышишь – послушай вот еще что. Дело было в Кологриве, дядя тогда служил в Новомиргородском уланском. И был у него денщик, Иван – дубина редкостная, но старателен. А дядя уже тогда был известным проказником по женской части и нижних чинов к тому поощрял. Так вот говорит он как-то денщику: «Вот тебе, Иван, рубль. Сходи в город, найди себе бабенку, только смотри, чтобы здоровая была».
Возвращается денщик на следующее утро. Дядя у него спрашивает: «Ну что, нашел себе бабу, здоровая была?» – «Так точно, ваше высокоблагородие, еле рубль отнял».
И барон довольно захохотал. Никонов с укором посмотрел на товарища, и тут же в дверь постучали:
– Сергей Лексеич, к вам мадмуазель Ольга. И этот, как его… нехристь. Из соседушек, вот послал Господь счастья-то…
Никонов усмехнулся. Еврейская община арендовала на Спасоглинищевском двухэтажный дом, в котором располагалась молельня и Александровское ремесленное училище
[46]
. Упрямая Феодора, прислуга Выбеговых, упорно считала Якова за слушателя этого заведения.
