– Почему на австрийский? – удивился Ромка. – Всю жизнь милиционеров ментами звали… правда, их теперь в «полицию» переименовали.
– Удивительно – у вас столько новых слов, – задумчиво произнес барон. – А иногда услышишь такие, что и у нас не каждый знает. Ну да ладно, о чем ты говорил?
– Ну так вот, – продолжил Ромка. – Я что хочу сказать – наши мен… полицейские на ваш мундир, может, и вовсе внимания не обратят. Они же знают – фестиваль, мало ли кто из участников туда едет! В общем, дело обычное. Посмотрят, конечно, но чтобы удивиться или задержать – это вряд ли. Вас еще и мимо рамки пропустят – наверняка там контроль на входе, массовое гулянье все же. Только вот у меня ничего такого нет, жаль…
– Это дело поправимое, друг мой, – весело ответил Корф. Похоже, идея пришлась ему по душе. – Пошлем Порфирьича в Фанагорийские казармы – он мигом доставит все, что полагается пехотскому нижнему чину. Он и винтовку привезет, «крынку» – уж в такой малости нам господин полковник не откажет…
В низких прокуренных, пропахших пивом и дешевой стряпней залах галдели посетители. Время было к вечеру, так что часть их были уже подвыпившими; среди столов сновали торгаши с мелочным товаром, бродили случайно проскользнувшие нищие, гремели кружками монашки-сборщицы.
Яков вошел в разгар скандала – забежавший к Григорьеву оборванец схватил с ближайшего стола стакан водки, опрокинул его одним духом и метнулся было назад, но был схвачен половыми.
Позвали за городовым. Тот явился с поста – важный, толстый. Яша посторонился, пропуская стража порядка вперед.
Узнав, в чем дело, городовой плюнул, повернулся и пошел назад, на улицу, недовольно ворча:
– Из-за пятака правительство беспокоють, ироды…
Яша не раз бывал в низке у Григорьева, да и вообще – успел примелькаться на Сухаревке. Хозяин заведения узнал гостя и кликнул мальчишку-полового; тот, обмахнув мокрой тряпкой стол, усадил Яшу подальше от шума, в уголке.
Если кому пришла бы охота понаблюдать за гостем – он увидел бы, что Яков, только сев, принялся что-то нашептывать половому. Минуту спустя стол оказался загроможден – тут стоял небольшой самовар на четверть ведра (такие брали обычно на двоих мелкие купчики и обсуждали за ним детали какой-нибудь пустяковой сделки), стакан с салфетками и две пивные бутылки. А сам посетитель, устроившись за этим частоколом, прилаживал, озираясь, некое приспособление. Но кому, скажите на милость, был тут интересен Яша? Сухаревка… здесь у каждого – свои заботы.
Устроившись поудобнее, Яков впихнул в ухо черную фитюльку, от которой шел шнурок к упомянутому приспособлению, – и принялся крутить рубчатое колесико. В ухе зашипело, засвиристело, и…
– Так, сидим, курим, не дергаемся… ш-шух…тиу-туу-у-у-тр-р-р… фр-р-р… зажигалку, кретин!
– А чем… фр-р-р… ш-шух… спички!
– …Какие?
– Шведские, мля, фосфорные… тр-р-р… ш-шух… фр-р-р… головой думай!
Яша поморщился, вновь подкрутил колесико. Шуршание и треск стали тише, а голоса двух молодых людей за дальним столиком – напротив, отчетливее.
– …Фр-р-р… сигарету тоже!.. Тиу-туу-у-у…
– А ее-то… тр-р-р… не так?
– …Такие тут не… тиу-туу-у-у… тр-р-р… ш-шух… фр-р-р… насчет бабла?
– Нет… тр-р-р… идти на экс, а так и… фр-р-р… лапу сосать…
Яков нахмурился, поковырял пальцем в ухе; потом, посветлев лицом, щелкнул чем-то в стоящей перед ним непонятной кикиморе. Сразу стало слышно отчетливо, будто он сидел с беседующими за одним столиком:
– Стремно, Ген. Но, по ходу, вариантов нет. Вот пристроим здесь микрофон – пройдемся, присмотримся. Я магазин ювелирный срисовал…
Говоривший пододвинул к себе тарелку с расстегаем. На него оглядывались – до того странно был одет этот посетитель; нелепого покроя куртка цвета горохового супа, сильно выгоревшая на солнце. На груди она была украшена большими накладными карманами, а на рукаве зачем-то красовался трехцветный флажок торгового флота
[55]
.
Его собеседник, не столь привлекающий к себе внимание, здоровенный белобрысый детина со свернутым набок носом, налил обоим пива – и вдруг замер с бутылкой в руке. Пиво лилось на скатерть из переполненной кружки, но детина этого не замечал. Он, как завороженный, смотрел на входную дверь григорьевского заведения.
– Глянь, Ген, кто там! У меня, часом, не глюки?
Геннадий (а это был, конечно, он – Яков, только войдя в трактир, безошибочно вычислил гостей из будущего) обернулся и тоже замер, пораженный.
– Точно, он! Ну, повезло, надо же…
Яша осторожно повернулся. В дверях стоял студент, судя по форменной фуражке и тужурке с золотыми молоточками Технического училища. Вид у гостя был потрепанным.
Геннадий повернулся к Дрону:
– Так, сидим, заказываем, ждем. Тихо, тихо… пиво льешь, болван!
Дрон выругался и принялся вытирать пивную лужу салфеткой. Подскочивший половой взмахнул полотенцем, убирая следы; пока он суетился вокруг столика, визитеры из будущего молчали, и Яков мог без помех рассмотреть неожиданного гостя. Он тоже порадовался неожиданной удаче – кто мог ожидать, что рутинная в общем-то слежка вот так, сразу, даст результат, и какой!
Половой меж тем закончил вытирать разлитое пиво и убежал. Яша вновь обратился в слух.
– Так, сел. Прогнал халдея… Достает какую-то хрень… вроде коробочка круглая, маленькая, коричневая… Слышь, Ген, че он делает, не пойму?
Яша пригляделся – студент-технолог извлек из портмоне коротенькую стеклянную трубочку, отколупнул ногтем крышку. Потом, перевернув ее, сыпанул чуть-чуть белого порошка и отделил трубочкой крошечную кучку. Приставил к ней конец трубочки, склонил голову, вставил верхний конец в ноздрю – и, зажав другую, с шумом втянул в себя воздух. Кучка порошка немедленно исчезла.
– Кокс нюхает.
– Что он, охренел? Срисуют – загребут, в натуре!
– Нет, у них это свободно.
– Да ладно!
– Да. И торгуют тоже свободно. Он здесь считается лекарством от насморка. Тихо, недоумок! Хорош ржать!
Дрон гыгыкнул, да так, что Яша мог бы расслышать это сквозь трактирный шум, без всякого направленного микрофона.
– Говоришь, кокс свободно продают? Слушай, ты вот насчет бабла парился. А это же золотое дно! Он тут почем?
– Вот такая коробочка, граммов на десять – три рубля. По местным меркам – деньги.
– Все равно надо прикинуть…
– Ум потерял? Свяжешься с наркотой – отрежут тебе все что можно. А мне – заодно с тобой…
