Мы покидаем Александрию. Прощально загудев, старенький пароход под греческим флагом миновал волнолом, защищающий внутреннюю гавань от буйства средиземноморских стихий; прошел мимо неуклюжей башни маяка, возвышающейся на западной оконечности острова Фароса, оставил за кормой батареи, прикрывающие вход в гавань. Мы с Ванькой стояли на юте и не отрывали глаз от африканского берега; за нагромождением крыш, левее глыбы дворца Мехмеда-Али, поднималась в небо жидкая струйка черного дыма – из Каира прибывал вечерний поезд. Я усмехнулся, вспомнив обстоятельный рассказ Вентцеля о египетских железных дорогах; ветка между Каиром и Александрией, чуть ли не единственная линия во всем Египте, могла похвастать своеобразным рекордом. Во время Англо-египетской войны 1882 года на этой линии действовал чуть ли не первый в мире «блиндированный состав» – импровизированный бронепоезд, прикрытый от огня стрелкового оружия шпалами и мешками с песком. Создателями этого чуда военной мысли были, конечно, англичане, а точнее – начальник морской бригады полковник Фишер. прародитель стальных черепах, которым предстояло через каких-то тридцать лет сотрясать орудийным громом просторы Сибири, Новороссии и Украины, вмещал двести солдат и был неплохо вооружен. В блиндированных вагонах стояли легкие морские пушки на тумбовых установках и несколько механических пулеметов. Вентцель не знал, правда, поучаствовал ли этот панцер-цуг в реальном бою, но факт оставался фактом – данный вид военной техники появился на свет именно здесь, в Египте.
На мысль о бронепоезде меня натолкнул не столько султан дыма от каирского экспресса, сколько сизо-белая калоша английского броненосца «Энсон», мимо которого как раз проходил наш пароход. Посудина ее величества выглядела со стороны безжизненным слитком металла; лишь легкий дымок курился над одной из труб, напоминая о том, что под панцирем броневой стали скрываются человеческие существа.
Мы не раз видели английские военные корабли – и во время плавания в Средиземном море, и по дороге в Суэц, и во всех сколько-нибудь крупных портах, где нам довелось побывать за эти два месяца. В порту Басры после прорыва нас встречали английские морские пехотинцы с канонерской лодки; сама она стояла на рейде, настороженно ощупывая мятежный город прицелами орудий. Да, в этом мире боевые корабли – это весомое и зримое воплощение державной мощи; и мощь эта, несомненно, находится в руках англичан. Я вспомнил письмо Николки – неудивительно, что вернувшийся из двадцать первого века лейтенант захвачен идеей модернизации и переустройства российского флота… еще одна жертва идеи попаданчества! И с этим нам тоже что-то придется делать…
В общем, можно с чистой совестью признать – путешествие оказалось успешным. Текст манускрипта плыл с нами в Россию; мало того – вместе с ним мы везли толстенный бювар с пачкой листов, а на них – тщательно перерисованные значки с таинственных пластин. Даже поверхностного знакомства с этими артефактами хватило мне, чтобы осознать, что сделаны они не человеческими руками; во всяком случае – не относились ни к одной из известных мне на данный момент культур. Начать с того, что ни Бурхардту, ни мне не удалось понять, как, собственно, нанесены значки на металл; ясно было только, что они не отчеканены, не выгравированы, не выдавлены, не нарисованы краской. Казалось, металл просто менял цвет там, где на него был нанесен очередной значок, – примерно так, как меняет цвет экран, выполненный по технологии «электронной бумаги». Ничего подобного никто из нас не видел, и это делало загадку еще более интригующей.
Со стариком Бурхардтом мы торговались так, что позавидовал бы любой старьевщик с Сухаревки. В итоге он с зубовным скрежетом и слезными воплями отдал нам четвертую часть металлических пластин из ковчега, а мы торжественно вручили ему планшет с закачанными на него фотографиями примерно трети манускрипта. Иван потратил два часа, обучая археолога пользоваться хитрой машинкой и устройством питания на солнечных батареях, зато теперь наша репутация эмиссаров «Города Солнца» была в глазах немца неколебимой. Разумеется, Ванька тщательно удалил с планшета все остальные файлы – старик теперь мог забавляться с новой игрушкой сколько ему влезет.
Теперь оставалось только ждать. Если верить пергаменту безвестного московского ученого (хотя почему безвестного? – умница Яша мало того что установил его личность, так еще и сумел разыскать беднягу в московской психиатрической клинике), манускрипт содержал описания операций с порталами. А именно – инструкции, как можно открывать и закрывать проходы между прошлым и будущим. И в свете последних московских событий это умение нам скоро понадобится. Правда, манускрипт еще предстояло перевести с коптского; к тому же работа с порталами могла оказаться не столь уж и простой в освоении. Впрочем, доцент Евсеин сумел в свое время разобраться в этом вопросе – а мы чем хуже?
Пароход разразился тремя прощальными гудками и бодро зашлепал колесами по средиземноморской волне. Немного поодаль от нас с Иваном, у леера пристроился Антип; бывший лейб-улан не отрывал глаз от скрывающегося в дымке африканского берега. Вот уже несколько дней как Антип то и дело осведомляется, когда «барин собирается вертаться назад»; но, видимо, даже на него подействовало расставание с этой древней, полной загадок и чудес землей. Надо бы по приезде в Одессу непременно условиться о том, как разыскать его в случае нужды; мало ли, как дальше дело обернется, а человек Антип надежный, не раз уже доказал, что верить ему можно как себе, – а в иных обстоятельствах и более того…
А пока – башня маяка таяла в вечерней дымке, море дышало, неспешно поднимая и опуская на своей груди нашу посудину; жизнь вновь казалось прекрасной…
В общем, «прости-прощай, Александрия, Одесса-мама ждет меня». А там, глядишь, и до Москвы недалеко.
Глава 16
Никонов ворвался в клуб, распугав прислугу. Мешать давнему другу владельца клуба не посмели – и лейтенант, чуть не бегом миновав «дубовый зал», оказался в кабинете Корфа.
Барон был не один. Перед ним в кресле с высоченной готической спинкой восседал богатырского сложения господин.
Этот человек, с роскошными запорожскими усами на типичном малороссийском лице и немного насмешливым, проницательным взглядом, был Никонову смутно знаком. Корф, едва поздоровавшись с новоприбывшим, представил своего гостя:
– Вот, Серж, позволь рекомендовать – Владимир Алексеевич Гиляровский. Известный репортер, пишет в «Русских ведомостях». С сегодняшнего дня – член клуба.
– Весьма польщен. – Гость подал Никонову широкую, как лопата, ладонь. – Решил, видите ли, немного поупражняться – очень уж интересно барон о французском «ножном боксе»
[77]
рассказывает. А заодно – накропаю статеечку для «Ведомостей»: московская публика весьма интересуется спортом.
Никонов немедленно вспомнил – он не раз читал меткие, злободневные статьи этого репортера. Сам Гиляровский был московской знаменитостью: сбежав пятнадцать лет назад из родительского дома без паспорта, он успел поработать бурлаком, поступил юнкером в Нежинский полк, потом около месяца проучился в Москве, в юнкерском училище, откуда был изгнан обратно в полк за нарушение дисциплины. Потом – оставил армию, выступал в цирке, служил даже пожарным. В турецкую кампанию опять пошел в армию вольноопределяющимся и, попав на Кавказ, заслужил даже Георгия четвертой степени.
